же, что я снимал в первый раз, ту, где на двери висели чьи-то трусы (именно этим комната мне и запомнилась).
Я уже знал дорогу, поэтому путь был быстрее. Добрался до гестхауса, меня радостно встретил хозяин, все тот же, и дал ключ, в ту же комнату. Я поднялся на нужный мне этаж, открыл дверь и осмотрелся. Все было на месте, и было точно таким же, как и когда я здесь останавливался в первый раз. Даже трусы висели на двери, на том же месте, что и раньше. Хоть что-то в этой жизни вечно.
Что интересно, комната была убрана: сюда заходила или уборщица, или сам хозяин. Комнату убрали. Но трусы никто не тронул, они висели на том же месте. Может, это такой элемент декора?
Внезапно в дверь кто-то постучал. Я открыл. Передо мной стоял подросток лет четырнадцати, я его видел, подходя к гестхаусу.
Он спросил:
– Покурить хош?
Я не понял, о чем он.
– Ну это, косяк надо? Мариванна.
– Нет, спасибо, не курю.
– А, ну лан.
Подросток оглядел комнату, как будто что-то искал, и сам закрыл перед собой дверь. Странный тип. Я подумал, что было бы неплохо принять дополнительные меры предосторожности: вдруг он просто искал, что-нибудь, что можно у меня украсть. В этом, впрочем, не было необходимости – все ценные вещи я и так носил с собой, а в комнате пареньку могли достаться разве что трусы с двери. Вот их он пусть и забирает.
Привычной дорогой я направился к берегу священной реки. Прошел через темную улочку с уложенными высокими рядами дров для кремации и вышел к воде. Добрался до первой площади, на которой сжигали трупы, той, что поменьше. Никакого интереса кремация уже не вызвала: все, что я мог увидеть, я увидел, и все выводы, которые мог сделать, я уже сделал.
Поэтому я просто решил прогуляться вдоль реки – вдруг увижу что-нибудь интересное.
Я шел по дороге вдоль реки и смотрел по сторонам. Все как обычно: кто-то пьет чай, кто-то играет в крикет, кто-то смотрит, как сгорает тело близкого человека, кто-то – наматывает на жердь полусгоревшие внутренности и подмешивает их ближе к огню.
Мимо меня прошла процессия женщин в одинаковых рясах и с бритыми головами. Где-то я слышал, что так здесь проходят процессии овдовевших жен. Слышал я и то, что иногда вдовы сжигают себя живьем рядом с телами умерших мужей, не желая продолжать свою жизнь без любимого. К счастью, в нынешние времена такое встречается редко, и я не стал свидетелем подобного события. Я освободил женщинам дорогу, немного посмотрел им вслед и пошел дальше.
Вдруг меня окликнули. Я повернул голову и увидел девушку. Красивая, с раскосыми глазами, одетая по восточной моде. Выглядела она так, будто только что сошла с обложки модного журнала, опять же восточного. На ней был комбинезон – темные шорты чуть выше колен и темный верх, из-под которого виднелась белая блузка.
Но ногах у нее были туфли с высоким каблуком, которые, она, судя по всему, носила нечасто – передвигаться на них девушке было очень
