стольника Пушкина и отца Ферапонта казнили 4-го марта в селе Преображенском на том месте, где по странному стечению обстоятельств находится сейчас окружной отдел ФСБ. Отрубить голову Цыклеру изъявил желание сам царь. Ну, была у него такая милая слабость, у великого творца современной России, кумира всех прогрессистов и революционеров: уж больно он любил собственноручно пытать и убивать людей. Даже сына своего, Алексея, самого лучшего и талантливого из поганой породы Романовых, замучил до смерти сам.
Перед тем, как рубить Цыклеру голову, Петруша решил явить царскую милость и разрешил Ивану Елисеевичу перед смертью помолиться. Что тот и начал делать. Как завещали предки, крестясь двоеперстно. Это ввергло нарышкинского выблядка в бешенство, и перед тем, как отрубить полковнику Цыклеру голову, он отсёк ему правую руку. Потом головы казнённых выставили на пиках на Красной площади. А обезглавленные тела отца Феропонта и Ивана Елисеевича прислонили к Рождественской церкви в Измайлове: тело батюшки-настоятеля усадили при входе в церковь, а тело Цыклера прислонили за церковью к средней апсиде. А венценосный изверг собственноручно написал указ (законотворчество он любил со страшной силой, в иной день писал до сорока указов, от которых Россия извивалась в агонии): тела их не хоронить, пока полностью не истлеют. И стояла Рождественская церковь без пения аж до 1705 года, пока Петруша не основал себе на чухонских болотах огромный и страшный похоронный комплекс под названием Санкт-Петербург.
Я обошёл церковь вокруг, сел у центральной апсиды, прислонившись к стене и заснул.
Проснулся я пол пятого ночи и пошёл домой. Пришёл я грязный, как поросёнок. Но я был дома и теперь уже насовсем. Как после фронта.
ГЛАВА 8. НЕДОЛГОЕ СЧАСТЬЕ ФРЭНСИСА МАКОМБЕРА.
Случалось ли вам когда-нибудь бродить по старым сельским кладбищам или по кладбищам маленьких провинциальных городков Центральной России? «Э, батенька, что-то частенько Вы по кладбищам бродите… Да Вы не некрофил ли часом?» – спросит меня пытливый читатель. Таки ни разу нет. Просто уж больно я люблю смотреть и изучать всякие церкви. Кто-то любит деньги, кто-то красивых баб, кто-то ощущение безграничной власти… А я вот люблю нашу русскую духовную архитектуру. Она для меня – застывшая музыка времён, которую я слушаю, набираюсь сил и успокаиваюсь. А рядом с этими церквями – тени тех людей, кто их строил, тех, на чьи деньги они строились, и тех, чья жизнь с этими храмами соприкасалась. С людьми я общаюсь мало и не очень охотно. Моя прежняя служба во многом отбила у меня желание быть существом социализированным, и в людях я теперь, к глубокому моему сожалению, сначала разглядываю всё плохое. А это, согласитесь, не слишком располагает к общению. Вот с тенями прошлого я знаюсь охотно.
А помимо исторических призраков, церквушки, раскиданные по нашим провинциальным глубинкам, зачастую обрастали вполне зримыми и материальными некрополями, о которых я вас, любезный мой читатель, и спросил. Я-то не то, чтобы специально бродил по ним, а просто выбирал подходящие ракурсы той церкви, которую изучал. Ну а со взглядом сыщика ничего
