идет раненый медведь. Видимо, очумевший от боли зверь дал круга и потому вышел на охотника. Дед опешил и, сам того не осознавая, почему-то схватил сушившийся у огня лапоть и запустил им в медведя. Бурого от неожиданности испуг прошиб, и он рухнул прямо к ногам охотника. Всё произошло в считанные секунды. Долго ещё дед Аникей от страха приходил в себя. Он с удивлением смотрел на лежавшего в его ногах мёртвого зверя, не совсем ещё понимая, что же произошло.
С тех пор много лет прошло. И нет давно уже самого деда Аникея. Но до сих пор в деревне люди помнят об этом случае и рассказывают другим, как дед Аникей медведя лаптем убил.
Неприятность
(рассказ)
Люську не любили все бабы на деревне. Они неистовствовали, когда она проходила мимо них, смеющаяся, вся такая округлая, как бы поддевая: «Мол, куда вам до меня». Мужики, те помалкивали, когда бабы промывали косточки красавице Люське, но про себя томливо вздыхали: «Ай, да баба!». Вот и дед Филипп, ворча на старую Мирониху, нет-нет да и кинет взгляд на нагловато-бесовитую девку и, как кот, при этом замурлычет и облизнётся. Потом поволочет по дорожкам сада свои старые колоды и пуще прежнего примется разносить свою старуху. А Мирониха стала замечать за своим стариком странные вещи: то дед вырядится, как петух гамбургский, и, крякнув на пороге, двинется прогуливаться по деревне, то тянет старый цигарку за цигаркой и всё о чём-то думает.
А старый Филипп и впрямь изменился – из головы не выходила Люська. Дед был рад этому и не рад. Старуху свою он перестал замечать, всё о чём-то мечтал да сапоги ваксой до блеска начищал, мурлыкая под нос песню. И решил Филипп к Люське на дом сходить да счастья попытать. Взял он со старухиной шкатулки кольцо обручальное да серёжки золотые в подарок снести. По деревне он шёл гордо, и все дивились: куда это старый Филипп поковылял с цветами да при фуражке?
Зашёл старик в избу в тот самый момент, когда Люська полы мыла. Юбка её была подогнута, перед Филиппом раскачивались бедра, такие аппетитные да притягательные. Тут старика чёрт и попутал: грохнулся он перед Люськой на колени и давай ноги её целовать. Люська залилась смехом: «Дед, ты что рехнулся? А ну давай отсюда!» Мокрая тряпка в Люськиных руках повисла над дедом.
Никто не мог смотреть без смеха, как старый Дон Жуан, увертываясь от тряпки, бежал, словно старая кляча, от Люськи домой.
Мирониха ничего не сказала деду, лишь посмотрела на Филиппа с какой-то грустью и пошла в хлев корову доить. Дед же после этого случая слёг. Он метался в жару и бредил, что-то бормотал и никого не узнавал. Три дня и три ночи Мирониха его обихаживала, не отходила, гладила своей рукой его лоб и приговаривала: «Ох, Филиппушка ты мой, Филиппушка».
На чётвертые сутки старик стал приходить в себя, различать, что делается рядом. Он видел всхлипывающую Мирониху, и она казалась ему молодой. В памяти начинали возникать картины прошлого: как с Миронихой встречались, как свадьбу играли небольшую, но весёлую. Мирониха его красивая была в молодости, парни на неё заглядывались.
«Эх, ты, – корил себя дед, – старуху свою захотел на кого-то
