возле тырла. Хужей волков… Сколько вас человек?
– Всех, с детьми, пятьдесят шесть.
– Пойдём в дом, – мужчина повернулся и что-то сказал собакам.
Те, уже без злобы, но с любопытством поглядывая на незнакомку, затрусили стороной, провожая их к хутору.
Возле стожка Пелагея сняла лыжи и пошла следом за тем, кого она ещё в школе звала Стенькой. Теперь это был коренастый мужчина со светлой бородкой и внимательными спокойными глазами.
– Кто там, сынок? – послышался в глубине полуоткрытой двери приглушённый мужской голос.
Пелагея сразу вспомнила Ивана Степановича Сидоришина. Стеня оглянулся на неё, нахмурился, но на губах так и светилась едва заметным светом улыбка внутренней радости.
– Сейчас увидишь, – сказал он.
Они вошли в сенцы, и Пелагея у обмётанного морозными веткам окна увидела человека с непокрытой головой. Она сразу узнала его и сказала радостно, как родне:
– Здравствуйте вам, дядя Ваня!
Стоявший у морозного окна некоторое время молчал. Потом ворохнулся и сказал:
– Здравствуй-то здравствуй… Только вот с чем ты пожаловала к нам, деточка? Мы никого не ждём.
– Беда у нас, дядя Ваня. Солдаты деревню жгут. Мы ушли. А мужики, почти все, там остались. Бой приняли. Многих уже похоронили.
– С армией решили биться? Кто Прудки поджёг? Германцы? Ай красноармейцы?
– Германцы. А Красная Армия сейчас наступает. Вот-вот должны прийти. Освободить нас.
– Освободить… Всё – по грехам нашим… Всё по грехам…
Пелагея молчала. Стоявший у окна коротко, согласно махнул рукой и сказал:
– Ладно, ступайте в хату. Там поговорим.
В доме, в первой половине, за русской печью с просторной лежанкой, стоял ткацкий стан. За ним на широкой лавке сидела молодая женщина лет двадцати и, напряжённо выпрямив спину, кормила грудью ребёнка. У стола стояла мать Стени. Она сильно постарела. В глазах её сиял тот же покой, что и у сына.
– Здравствуйте, тётя Васса. Здравствуйте вашему дому. – И Пелагея поклонилась и тёте Вассе и молодой женщине с ребёнком.
– Да это ж Палашечка! – кинулась к ней, преодолевая растерянность, хозяйка. – Пётрина старшая дочушка! Да какими ж ты судьбами к нам, миленькая? Знать, стряслось что? В Прудках?
– Ушли мы, тётя Васса, в лес. Бросили деревню. Немцы дома жгут. Детей спасаем.
– А где же отец? Мать?
– Отец с матерью там, в обозе. На протоке остановились. Ждут, когда я вернусь. Отец деревню ведёт.
Иван Степанович сел за стол, распахнул старенький латаный-перелатанный ватник и покачал головой:
– Значит, Пётра сюда решил вести народ. К нам. – И вскинул седую голову: – А не приведёт он сюда и немцев? Или кого похуже?
– Ночью метель была, – сказала Пелагея. – След должно замести. К тому же наш обоз обороняет отряд Курсанта. Партизаны. Наши, прудковские, и бойцы, которые жили у нас в деревне на задержке.
