тоже судимый и отбывал наказание вместе с Куксиным. Вероятно, освободились они разом и нагрянули в райцентр с «визитом дружбы». Чем этот «визит» закончился, покажет время.
– Люлькин не появился?
– Пока не знаю. Сейчас в паспортном столе возьму домашний адрес и сбегаю к нему в гости. – Голубев послал Тимохиной воздушный поцелуй. – До скорого свиданьица, радость моя.
Тимохина улыбнулась:
– Не радуйся прежде времени, оптимист.
Слава наигранно вздохнул:
– Постараюсь. Один остроумный сатирик изрек поучительную мудрость: «Не говори “гоп”, когда перепрыгнул. Сначала посмотри, во что ты впрыгнул».
…Небольшой бревенчатый домик Люлькина находился в двух минутах неторопливой ходьбы от железнодорожного вокзала. Стоял он особнячком от других домов на высоком берегу круглого озерца, заросшего по краям широкими листьями кувшинок. С задней стороны домика притулился металлический гараж, а обнесенный невысоким штакетником дворик густо заполняли разноцветные гладиолусы. От калитки к озеру ступеньками спускалась тропинка. В конце ее, у самой воды, наблюдая за тремя удочками с длинными удилищами, неподвижно сидела на раскладном стульчике худощавая женщина в блеклом сарафане и пляжной кепочке.
Голубев направился к крыльцу дома, но, увидев на двери замок, решил поговорить с рыбачкой. Спустившись по тропинке к озеру, будто из праздного любопытства, спросил:
– Клюет?..
– Рано утром клевало, – вскинув невеселый взгляд, тихо ответила женщина.
– На утренней зорьке обычно клев повеселее.
– Не всегда. Бывает, что несколько зорек подряд впустую проскучаешь. Карась – рыба привередливая.
– Сегодня много наловили?
Женщина молча приподняла из воды садок, чуть не доверху наполненный трепещущимися карасями.
– Ого! – воскликнул Слава. – Пожалуй, килограмма четыре будет.
– Больше пяти. Дня два прожить хватит.
– На рыбе?
– От рыбы меня уже тошнит.
– Зачем же ловите?
– Для продажи. Других средств к существованию нет. Одна лишь рыба да еще гладиолусы немного выручают.
Разговоров о трудной жизни Голубев не любил. Каждый раз, когда люди начинали жаловаться на беспросветную нужду, у Славы возникало такое горько-тоскливое чувство, будто лично он был виноват во всех житейских несуразностях. Только служебный долг оперативника заставлял терпеливо выслушивать жалобщиков и в поисках истины порою подыгрывать им.
– Пособие по безработице давно не платят. На работу устроиться негде, – тихим голосом продолжала женщина. – Начальники обнаглели. Говорят, на зарплату работягам денег нет, однако на строительство собственных дворцов миллионы тратят. Конечно, кто попробоистей из работяг, те тоже находят, где урвать, а лопухам, как мы с мужем, ничего не достается.
– Да, когда все тянут одеяло на себя, непробойному может
