Адам. Чтобы ни было между тобой и Евой и какая сука бы она не была, она не заслужила, чтобы её так лишили невинности.
На какое-то мгновение злость на Еву улетучивается, она становится той Евой, что делала меня счастливым с шишом в кармане. Она любила меня просто за то, что я – это я, без денег и связей. Хорошая девочка Ева…
Только если бы Ева любила меня, не бросила в такой момент и не улетела бы в Москву, не говоря ни слова. Она растоптала всё, чем я жил, наигралась и оставила.
– Ложись спать, завтра поговорим. – укладываю её. Она послушно сворачивается калачиком и забавно шмыгает носом.
Ева. В моей постели. Ахуеть.
Когда она засыпает, я иду на балкон и там закуриваю, хочется немного переварить случившееся.
Если Ева девственница, то получается, что все эти годы у неё никого не было. Правильно ведь я всё понимаю?
Но почему?
Нет, нельзя думать в таком ключе. Потому что во второй раз попасться на одну и ту же приманку нельзя. Ева – не ангел. Она хитрая и изворотливая интриганка. Припасла, скорее всего, свою невинность для какого-нибудь богатого папика. Это она могла.
– Мамай? – звоню другу, желая услышать родной голос. Друг помогал мне в бизнесе, он был моим партнёром. Он не смог приехать, потому что Верка родила ему первенца на днях. Роды были сложные, и она никак не могла отойти. – Как твои дела?
Мне было необходимо с кем-то поговорить. В душе был раздрай.
– Да писец. Завтра к тебе выезжаю. – ворчит друг. – Бешеная эта орёт, мелкая тоже орёт. Я думал после девяти месяцев легче становится, а наступает полный треш.
Мамай не особо хотел жениться на Вере, нравилась она ему, но погулять он хотел ещё. Скажем так, не горел желанием останавливаться на чём-то одном, когда вокруг было столько вариантов. Но Вера оказалась хорошей девкой, не такой, как Ева. Она послушно ждала, когда Тоха перебесится и поймёт, что лучше, чем Вера он никого не найдёт.
А стоило Мамаю расслабиться, Вера забеременела.
– Радуйся. Теперь у тебя есть лапочка – дочка.
– Ни хера она лапочка Гром, рот у неё с мой кулак! И кричит она громче полицейской сирены, у меня даже слух стал проседать от этого визжания.
– Не гунди.
– Ну хоть кому-нибудь же я могу пожаловаться?
Я звонил Мамаю, чтобы рассказать, что встретил Еву, но почему-то не смог. Не находил слов.
– Мамай, ты встречал когда-нибудь двадцати пятилетних девственниц?
– В музее старых дев, к чему такие вопросы?
– Так, встретил тут одну. Оказалась целкой. Стало интересно, почему бабы хранят её…
– Ну так, всё просто. Красивые берегут для одного единственного, некрасивые, потому что их не ебут. А тёлка то хоть красивая, ебабельная?
– Пока, Мамай…
– Гром. Это хоть…
Отбиваюсь.
Одного единственного? Про Еву точно нельзя было сказать, что она не ебабельная.
