(или французский) вариант рая, где днем акванавты плавают среди подводных садов, цвета которых передает технология «Техниколор», а вечерами курят, пьют вино, едят превосходно приготовленные французские блюда и смотрят телевизор. Акванавты продержались месяц. Единственным, на что они жаловались, было отсутствие женщин, которые могли бы «составить нам компанию»[7].
К концу 1960-х гг. в мире было построено более 50 подводных станций, а запланировано еще больше. Австралия, Япония, Германия, Канада, Италия – все эти страны «шли» под воду. Кусто предсказывал, что будущие поколения людей будут рождаться в подводных деревнях и «приспособятся к окружающей среде настолько, что им не понадобится никакого хирургического вмешательства для того, чтобы жить и дышать под водой. Вот тогда мы и создадим человека-амфибию». Казалось, начиналась борьба за морские глубины.
Но вдруг она прекратилась. Всего несколько лет спустя большая часть подводных станций была демонтирована. Жизнь под водой оказалась серьезным вызовом и куда более дорогостоящим предприятием, чем кто-либо ожидал. Соленая вода разъедала металлические конструкции, бури сносили фундаменты станций с морского дна, акванавты жили в постоянном страхе заболеть декомпрессионной болезнью или подхватить инфекцию.
В конце концов, то был период космической гонки: люди высадились на Луне и строили обитаемые станции на орбите. Недели под водой в холодной сырой коробке – под водой, в которой нельзя было ничего разглядеть, не говоря уже о том, чтобы показать что-то людям на суше, – казались бессмысленными. Мало кто из обывателей понимал суть исследований по микробиологии или токсичности кислорода, которые проводились под водой. Да, ученые доказали, что люди могут погружаться в океанские глубины и жить под водой, ну и что?
Сегодня почти все океанографические исследования проводятся с поверхности – с помощью роботов, спускаемых с судов. Люди больше узнали о химическом составе океана, его температуре и рельефе, но при этом сильнее дистанцировались от него и физически, и духовно.
Большинство исследователей океана (по крайней мере тех, у кого я поначалу брал интервью) никогда не работали под водой. «Аквариус», одну из последних подводных станций, на которой ученые находились вахтами по десять дней, собирались закрывать.
Я хотел увидеть его, этот последний оплот институциональных океанических исследований, пока он не присоединился к свалке изобретений, брошенных ржаветь на дне океана. Я хотел посмотреть, как исследуют океан официальные специалисты, прежде чем на год отправиться к диссидентам.
Ки-Ларго, 11 километров от берега, море штормит и шумит. Я собираюсь совершить свое первое погружение с аквалангом на глубину 18 метров к «Аквариусу». Показываю большой палец капитану катера, который доставил меня сюда, поправляю загубник и ныряю. Опускаюсь на пять, десять, пятнадцать метров и замечаю вереницу пузырьков, поднимающихся
К середине 1960-х гг. участки морского дна сделались востребованной недвижимостью. Глубоководные программы становились все более эксцентричными и опасными. Не желая уступать французам, в 1965 г. ВМС США опустили стальной батискаф SEALAB II площадью 63 квадратных метра на глубину 68 метров у побережья Ла-Хойя в Калифорнии. Экипаж батискафа состоял из бывшего астронавта Mercury 7 Скотта Карпентера. Карпентер прожил в SEALAB II целый месяц, тестируя оборудование, получая почту, которую ему доставлял обученный ВМС дельфин-афалина по имени Таффи, и дыша смесью газов, состоящей в основном из гелия (если бы смесь не подошла, у Карпентера бы начались обмороки, тошнота, необратимые повреждения легких или что-нибудь еще хуже). Эксперимент удался, но вдыхание гелия имеет побочный эффект. Карпентер мог разговаривать со своими командирами только писклявым голосом. Серьезный по сути разговор между пищащим Карпентером и президентом Линдоном Джонсоном, который позвонил, чтобы поздравить акванавта с окончанием миссии, стал легендарным.
