бездна
слёз пролитых, но им вопреки
занавеска дрожит затрапезно,
из окошек глядят старики.
Годы их растранжирили войны,
память их заметают пески,
глуховаты, ворчливы, нестройны,
из окошек глядят старики.
Ни в собесах, ни в прочих конторах
милосердие к ним – не с руки.
Нет их – тень, отголосок да шорох,
из окошек глядят старики.
Прохожу я, никем не замечен,
рвется сердце моё на куски.
Кто из нас, если вдуматься, вечен?..
Из окошек глядят старики…
Памяти Джеймса Ласта –
композитора, аранжировщика и дирижёра
И в реках вспять не потекла вода,
когда внезапно взгляд его потух…
Куда ж теперь пойдут его стада,
когда не одиноким стал пастух?
С ним рядом грозовые небеса
услышат неземного музыканта,
разложат «Грусть» его на голоса
и встретят композитора и франта.
А мы, уж, коль пастух ушёл, тогда
нальём себе! Вы все себе налейте!
Застынет лес, в миру замрут стада…
Играй же, Джеймс, играй на Божьей флейте.
Недопитый кофе
Вот убьют – и кофе не допит…
Остывать ему в простом аду…
– Жаль, писатель, баловень, пиит
не был там, где стряпали беду!
Объявил бы тех всему виною,
отнял бы у извергов тротил,
укротил бы вражью паранойю,
бесов бы разнузданных простил.
Что ж теперь рядить-гадать вдогонку,
вешать на Всевышнего собак!
Бар свернулся в черную воронку.
Дело – пепел… прах… а не табак!
Растворились строчки из блокнота:
их водой пожарный покропил.
Возвратит ли в мир протеста нота
автора, что кофе не допил?
* * *
Кому и сколько жить осталось,
понятно – Господу видней.
В конце концов, страшна не старость –
а тень забвения – за ней.
Копилка деду прибавляет прыть:
там – на костюм. И на… похоронить.
* * *
Так в чем была вина народа,
кем был народ для палачей?
Струился дым до небосвода,
из душ, точнее из печей.
О, Нюрнбергские суды,
ботинок детских горы,
волос их мам пуды,
их силу духа, воли,
не тающую льдом,
алтарь их мук и боли
каким
