а наоборот. Он стал худым и сухим, стал иссушенной мумией.
Были и другие приятные моменты в комнате Кости. Наличие окон на солнечной стороне, давали о себе знать большим потоком света. Михаил искренне считал, что во всем доме нет места теплее и уютнее. Как для тела, так и для души.
Михаил стоял и на мгновенье словно ушел куда-то внутрь своего сознанья. Он мечтал о том, что зайдя в комнату сына, увидит полный беспорядок. Вокруг творился бы настоящий хаос, но именно он бы свидетельствовал о том, что его устроил Костя. Костя, который может ходить. Костя, который может двигать своими руками в произвольном порядке и устраивать беспорядок в своей комнате. Костя, который снова стал полноценным подростком. Полноценным… человеком.
Но сегодня было совсем другое начало дня.
Когда отец семейства зашел в комнату, глаза Кости и Михаила столкнулись, и мужчина подумал о том, что за последние два года он так и не привык видеть своего сына таким. Костя лежал на своей кровати и его кисть располагалась на деревянной боковине, почти рядом с красной кнопкой. Левая кисть и часть предплечья мальчика, единственная часть тела, которой он мог произвольно двигать помимо головы, были всегда наготове. Михаил невольно сравнивал их с единственными оставшимися бойцами. Все близкие товарищи были перебиты врагом. Но настоящие воины никогда не сдавались и шли до конца, хотя бы потому, что просто могли. Потому что так было положено.
И думая об этом, Михаилу становилось немного легче. Отец уверял себя в том, что оставшимся частям тела Кости, которыми он мог худо-бедно управлять, положено находиться в строю. Это было частичкой проявления жизни, сломленной, но не до конца потерянной.
Костя молча перевел свой пустой взгляд на инвалидное кресло, стоявшее прямо возле кровати и отец ответил на этот взгляд легким кивком. На само кресло мужчина никогда старался не смотреть. И не потому, что оно напоминало об инвалидности родного сына. Об инвалидности Кости говорило все, стоило только взглянуть на рослого 19-летнего парня. Нет, дело было совсем в другом. В одном крошечном элементе, дополняющим само средство передвижения Кости. Этот элемент представлял собой небольшую фразу, некий девиз, ключевое слово, которое ранило Михаила до глубины души. Слово, которое Костя однажды умудрился написать на боковой раме своего «коня» единственной подвижной кистью и предплечьем. Слово, которое Костя написал так коряво, что со стороны это больше походило на череду хаотичных линий и закорючек, но Михаил разобрал бы это слово, даже если бы его начертила сломанной лапой бешеная курица. Слово, которое возвращало Михаила в детскую. Слово, которое возвращало Михаила в прошлую жизнь.
Лучшую жизнь.
«Вера»
Мужчина сделал пару шагов навстречу Кости и оказавшись у самой кровати сына, преступил к стандартной процедуре. Взяв юношу на руки, он аккуратно перенес его с кровати и усадил на инвалидное кресло. Это давалось ему легко, уж слишком сильно Костя
