«трудной» семьи. Он, скорее, нравился мне: открытый для общения, в чём-то наивный фантазёр и балабол, с большим дефицитом внимания у себя дома и его негативным избытком в школе. Конечно, уличное «воспитание» наложило свой отпечаток на его манеры и речь.
Со всем энтузиазмом неофита я взялся за дело, и он, не привыкший к такому вниманию, охотно пошёл на контакт. Принципиально важным шагом по реабилитации был запланированный ответ моего подопечного на уроке географии. Расчёт был такой: ничего не подозревающая географичка, удивится, увидев поднятую руку, и, конечно же, вызовет его к доске. И вот этот день настал: закончилась перемена, прозвенел звонок. В классе шум. Учителя нет. Вот-вот появится. Мой подшефный ходит в ожидании вдоль доски и возбуждённо скандирует застрявшее в памяти с предыдущего урока:
Как-то муза мне сказала,
Потрепав меня рукой:
В ту самую минуту в дверях появляется географичка с классным журналом и какими-то книжками, сложенными в стопку. Не замечая её, он завершает четверостишье:
Влас, мой друг, ты пишешь мало,
Пой! пой! пой!
Не подумав, не разобравшись (Опять! Да сколько можно терпеть эти выходки!), она с размаху опускает на голову наладившегося к исправлению «хулигана» свою книжно-журнальную стопку. Книги летят на пол; ученик, что-то выкрикивая, с рёвом выбегает из класса. Я поднимаюсь следом. И только тут она замечает, что в классе кроме учеников был ещё кто-то.
Это «чп» масштаба в один ученический класс вполне можно назвать курьёзом, особенно, если учесть, что, выслушав меня и взвесив всё на холодную голову, учительница на следующем уроке всё ж таки вызвала «хулигана» к доске. И комментарий её, на сей раз, был иным: ну, прям, как профессор.
Другой же случай курьёзом уже не назовёшь.
На дворе – осень. Школьные раздевалки полны плащами и куртками. Кое-где висят пальто. Начался первый урок. Дежурные обнаруживают в раздевалке маленького карманного воришку – мальчишку 4—5 класса из неблагополучной семьи. Я случайно в тот момент был рядом. Вызывают по инстанциям завуча по воспитательной работе – сухого сложения даму, «великого школьного инквизитора» и ханжу, люто ненавидящую учеников любого возраста. Как выпускник этой школы, я знал об этом не по наслышке. Её суд был скор:
– Немедленно собрать общешкольное собрание. Выставить перед всеми и опозорить (не пристыдить, не поговорить, а именно, опозорить).
В её голосе слышались тщательно скрываемые нотки какого-то сладострастного садизма. Мои возражения, естественно, в расчёт не принимались. Конечно, чистить карманы своих товарищей не очень хорошо. И без последствий нельзя оставить. Но ведь не так по-инквизиторски. Только своевременное вмешательство моей любимой Анушки – Анны Николаевны, главного завуча и филологини (ради неё, собственно, я и записался на практику именно
