небо ушел папка. Случилось это почти сразу после выпускного. Я помню, как пришел домой после вступительных в политех, чтобы обрадовать мамку, и застал её на кухне, плачущей и в черном платке. Остальные воспоминания мутные и еле видимые, как в тумане.
Я помню, как мамка, давясь слезами, рассказала, что папку порезал обдолбанный наркоман. Папка шел домой из пивнушки, где с мужиками частенько обсуждал политику да районные новости. Уебок, доебавшийся до него, хотел денег. Папка не уступил, и завязалась драка, во время которой его трижды ударили ножом и бросили истекать кровью. Ни один прохожий не удосужился вызвать скорую, и папка ушел. На Окурке такое часто бывает.
На похоронах я сидел тише мышки в уголке и накидывался водкой. Рядом со мной, слева, сидел Кир, обзаведшийся на тот момент погонялом «Солёный», сбоку от него примостился Жаба, а справа подсела Ирка, которая обняла меня и так и не выпустила из своих объятий в тот день. А я пил. Месяц. Без перерывов. Пока Ирка, пришедшая в гости, не вправила мозги.
Она вошла молча на кухню, засучила рукава своего балахона с Кипелычем и влепила мне хорошего леща, заставив отлететь к холодильнику. Затем, пока я пытался прийти в себя после удара, схватила за шкирку и потащила в ванную, швырнула меня внутрь и врубила ледяной душ, заставив меня взвыть от боли.
Потом Ирка обтерла меня махровым полотенцем и, усадив на диван, грустно посмотрела в глаза.
– Ну? – спросила она.
– Чего «ну»? – пожал я плечами и, подтянув к себе ноги, посмотрел на неё.
– Долго ты «синего» хуярить будешь?
– Сколько надо, столько и буду, – буркнул я и получил еще одну затрещину. Рука у Ирки тяжелая, я почувствовал, как мозги внутри черепа соприкоснулись с костью. – Блядь, Ир! Больно же.
– Еще не больно, – загадочно улыбнулась она. – Будешь дальше хуярить – будет больно. Серьезно, Мих. Заканчивай.
– Не могу. Спать лягу и… – я не договорил и отвернулся в сторону, чтобы Ирка не увидела моих мокрых глаз. Но она увидела.
– Знаю. Только ты не один. Это хоть понимаешь?
– В смысле?
– В коромысле, – передразнила она и указала рукой на кухню, где тихо лязгала кастрюлями мамка. – О ней ты уже забыл?
– Нет, – жгучий стыд залил красным щеки, когда я понял, куда клонит Ирка.
– Не пизди. Забыл, – мотнула она головой. – Теперь ты тут мужик, усёк?
– Усёк, – нехотя улыбнулся я, уловив отцовский тон в Иркином голосе.
– Нет, Мих. Не усёк. Но усечь должен, – вздохнула Ирка. – Вы на батину зарплату с завода жили. А теперь чо? Хуй без соли доедать будете? Одна она не вытянет тебя, лоботряса ебаного. Ты сидишь тут, сопли на кулак мотаешь, а ей каково, подумал? Нихуя ты не подумал. Синькой мозги залил и рад, что в коматозе.
– Понимаю, – буркнул я, потянувшись за сигаретой.
– Уж, блядь, надеюсь. Увижу тебя ближайший месяц синим – отхуярю, – пригрозила
