лопнул. Корвет покачнулся, сместился. Сквозь окно кокпита было видно, как оборванный трос хлестнул по пленке на поверхности, рассек, оставив метровую дыру. Черная ледяная пыль вырвалась, будто осьминожьи чернила.
– Скади права: ничего не получится. Тебе некуда деваться! Как друг, прошу тебя: не делай этого!
– Рем, ты что, не понимаешь? Эта дюжина кораблей не для войны или экспедиции. Они – всего лишь часть большего. Часть эвакуационного флота.
Корвет дернулся снова – еще один швартов оборвался, свирепо заскользил, свернулся змеей на поверхности.
– Ну и что с того?
– Скади, как насчет остального человечества? Что этим несчастным глупцам делать, когда придут волки? Выживать как могут?
– Выживает сильнейший.
– Скади, это неправильный ответ.
Едва Клавэйн успел договорить, как лопнул последний швартов. Корвет рванулся от кометы на полной тяге, ускорение вдавило Клавэйна в кресло. Он закричал от страшной боли в ребрах.
На приборной панели один за другим гасли красные огоньки, сменялись зелеными, белыми. Вой двигателей стал низким гудением, затем ушел за порог слышимости. Корпус прекратил дрожать. Комета Скади осталась вдалеке крошечным шариком.
Клавэйн сориентировал корабль на тусклый огонек, на звезду Эпсилон Эридана.
Глава одиннадцатая
Глубоко в чреве «Ностальгии по бесконечности» Илиа Вольева стояла в эпицентре существа, некогда бывшего капитаном субсветовика, в другой, неимоверно далекой теперь жизни называвшего себя Джоном Армстронгом Бреннигеном. Почему-то Илиа не дрожала, и это казалось неправильным. Визиты к капитану всегда сопровождались физическими мучениями, уподобляясь паломничеству с самоистязанием ради искупления грехов. Капитана навещали, чтобы наблюдать за его разрастанием (каковое можно замедлить, но не остановить целиком), или просили у него совета по тому или иному поводу. Мучения представлялись закономерной платой за полезные сведения, хотя иногда советы капитана были не вполне здравыми, а то и попросту безумными.
Сдержать распространение плавящей чумы пытались, охлаждая капитана. До поры криокапсула, где хранилось капитанское тело, могла поддерживать температуру. Но в конце концов чума захватила и капсулу, изуродовав ее системы, встроив в себя. Определенным образом капсула продолжила работать, но потребовалось заморозить все пространство вокруг нее. Походы к капитану требовали многослойной теплой одежды. В его владениях было трудно дышать, легкие будто рассыпались на тысячи колючих осколков.
Навещая капитана, Вольева беспрерывно курила. Правда, для нее общение с Бреннигеном было не слишком опасным, поскольку имплантатов она не имела, подхватить заразу не могла. Многие насмехались над ней из-за отсутствия усовершенствований, называли слабой, трусливой. Все насмешники теперь были мертвы. Но и когда были живы, в их глазах читалась зависть. Ведь рано или поздно каждый был вынужден приблизиться к капитану. Тогда, пусть
