ничего, что может привлечь внимание к нему самому. А он не может быть уверен, что аватару в Систему запустила не Вольева. У нее ведь могли возникнуть собственные сомнения.
– А зачем это сделала ты?
– Чтобы в случае необходимости самой захватить контроль над ЦАПом.
Если бы у Кэлвина была могила, думал Силвест, он вертелся бы там быстрее, чем Цербер вертится вокруг нейтронной звезды Гадес. Он бы бесился из-за насилия, которому подвергается его лучшее изделие. Вот только Кэлвин на самом деле жив, хоть и лишился тела задолго до того, как его имитация соорудила зрительный аппарат для Дэна.
Подобные рассуждения позволяли держать боль в узде. Хотя, если по правде, без нее не проходило и минуты с тех пор, как Силвеста захватили мятежники. Фолкендер льстит себе, если верит, что причиняемая им боль хоть в малейшей степени усиливает страдания Силвеста.
Но в конце концов благодаря некоему чуду она ослабла.
Как будто вакуум образовался в мозгу – заполненная космическим холодом неведомая вакуоль. Но изъять боль – все равно что изъять какую-то важную подпорку для организма. Силвесту казалось, что он в любой миг может рухнуть, что все его внутренние балконы и карнизы угрожающе кренятся под напором собственного веса. Потребовались огромные усилия, чтобы вернуть хоть отчасти внутреннее равновесие.
И вот теперь в поле его зрения появились бесцветные полупрозрачные призраки.
Через секунду они стали твердеть и приобретать четкие очертания. Комната – почти без мебели, с голыми стенами, как он и представлял. Силуэт человека в маске, склонившийся над ним. Ладонь в чем-то вроде перчатки из блестящего хрома. Перчатка кончалась не пальцами, а множеством осьминожьих щупальцев. Эти манипуляторы тоже металлически сверкали. В глазу торчала сложная лупа – вернее, система луп, – соединенная с перчаткой суставчатым тросиком. Лицо было бледным, как брюхо ящерицы, второй глаз казался расфокусированным и синюшным. Лоб был забрызган кровью. Она казалась серо-зеленой, но Силвест все равно знал, что это кровь.
Вообще-то, все, что он видел, было серо-зеленым.
Перчатка исчезла – Фолкендер стащил ее с запястья другой рукой. Обнажившаяся кисть была покрыта какой-то жирной мазью.
Он стал складывать в чемоданчик свои инструменты.
– Что ж, я не обещал чуда, – сказал он. – Да вам и не следовало его ждать.
Фолкендер двигался рывками, и Силвест не сразу сообразил: глаза улавливают всего три-четыре «кадра» в секунду. Весь мир уподобился карандашным рисункам, которые ребятишки делают на полях учебников, а затем приводят в движение, пропуская страницы между большим и указательным пальцами. Через каждые несколько секунд неприятно менялись глубина и резкость изображения. Сам Фолкендер, например, казался контррельефом, вырезанным в стене камеры. Иногда часть поля зрения сминалась и оставалась в таком состоянии секунд десять, даже если Силвест переводил глаза в другую точку.
И все-таки это было
