умерла.
На этот раз веки распахнулись без усилий.
Если я умерла, почему же чувствую боль? Вижу белую постель и бинты на правой руке?
Я осторожно скосила взгляд к источнику света. Огромное окно вдоль всей стены открывало волшебный вид на сосновый лес и вершины гор. Одна створка была приоткрыта и впускала свежий воздух. Рядом с постелью стояла тумбочка, на которой расположились флакончики с этикетками знакомых названий и стакан воды.
О нет! Я не умерла. Моя участь намного хуже. Я попала в плен!
Но почему я не в подвале и не привязана к стулу?!
Всё просто, глупая. Твоя редкая фамилия – та же, что и у генерала Великославии. Кайзерцы приняли тебя за важную пленницу. И твоя жизнь немного ценнее остальных, до тех пор, пока они не поймут, что взять с тебя нечего. Ведь ты ничего не знаешь, кроме списка препаратов, которыми лечат раненых в госпитале.
Страх, паника и отчаяние объединились и изгнали боль. Я перестала брать её во внимание. Единственное, что мне осталось, – это попытка сделать всё, чтобы убежать или убить себя. Любое самоубийство лучше того способа смерти, который они уготовили для меня.
Далеко не с первой попытки, но я села.
На мне белая сорочка, похожая на больничное одеяние. Её ткань пропиталась кровью из ран на теле. На шее висел мой кулончик, как одинокий символ прошлого. У меня сломаны рёбра – бандаж сдавливал туловище. Каждый вдох отдавался острой болью. На сгибах рук несколько проколов – мне делали инъекции.
Рядом с кроватью, на стуле, аккуратно висело платье, в котором я ехала домой. Изодранное, окровавленное и грязное, оно агрессивно выделялось на фоне чистого, белоснежного постельного белья и всей обстановки. Перебинтованная голова очень сильно кружилась, вызывая тошноту. Это явно контузия.
Сбросив простыню, я попыталась встать на ноги. Третья попытка оказалась успешной. Хватаясь за мебель и стены, я поплелась к окну. Дыхание участилось, боль усилилась. На лбу выступила испарина. Голова закружилась сильнее.
Я шла к источнику свежего воздуха, который проникал через приоткрытое окно, – словно корабль после абордажа пытался добраться к причалу. Но чем ближе я подходила, тем сильнее чувствовала обречённость. Дом стоял на скале. Внизу плескалась горная река. И выпрыгнуть из окна – лёгкий путь к перелому ног.
Упершись двумя ладонями в равнодушное стекло, я глубоко дышала, преодолевая муку. Глаза наполнились слезами. Моргнула – и они потекли по щекам.
Нет. Не время раскисать!
Решительно вытерла рукой мокрые следы с лица и, оттолкнувшись от стекла, двинулась к выходу из комнаты. Надавив на ручку, открыла дверь и застыла на пороге. Откуда мне знать, вдруг здесь кто-то есть?
Затуманенный болью взор обшарил просторную комнату, похожую на гостиную. Высокий потолок, серый мраморный пол, окно вместо стены с одной стороны и череда зеркал с другой; белый ковёр с густым ворсом, два кресла и диван, обтянутые белой кожей, расположились у пустого камина; зона кухни и столовой была разделена барной стойкой. Из этой
