темной комнаты, но Изя погасил сигарету, и мне стало не видно его лица.
– Ты хочешь, чтобы я прислуживала твоей жене?
– Да нет же, Dummkopf [10], – вздохнул он. – Я прошу тебя выйти за меня замуж.
Я одним движением спустила ноги с подоконника.
– Ты ведь не пошлешь меня к черту? – спросил он. – И не споешь мне танго?
При всем желании я не смогла бы вспомнить, как звучит танго.
– Слушай, ты не выпадешь из окна?
Я и в самом деле могла вывалиться. С удивлением обнаружила, что у меня подгибаются колени; Изя поднялся с пола и взял мои руки в свои.
– Три года, – сказал он. – Может быть, дольше. Ты будешь меня ждать?
– Но что скажут твои родители?
Я думала о синагоге по субботам и о костеле по воскресеньям. А что скажут мои родные?
– Ты ведь уже член нашей семьи. Ты это знаешь. Но, может, лучше пусть это будет нашим секретом. Пока.
Как оно всегда и было. Он коснулся моих волос.
– Стефания, Стефи, Стефуська, Стефуся, Фуся Подгорская, – шептал он. – Ты будешь меня ждать?
И я поцеловала Изидора Диаманта. Это был долгий поцелуй.
Через месяц на Перемышль снова упали немецкие бомбы.
4. Июнь 1941
На этот раз взрывы раздались перед рассветом, когда все еще крепко спали. Но я сразу безошибочно поняла, что происходит. Выскочила из-за своей занавески, и Макс, схватив за руки мать и меня, втащил нас в толпу людей в ночных рубашках и пижамах, спускавшихся по шаткой лестнице в подвал. За нами следовали Хаим и Хенек, Изя тащил на спине больного отца, как мешок с картошкой.
Поначалу мы дрожали в своих тонких одеяниях, но вскоре в тесно набитом людьми подвале стало жарко и очень душно. Плакали дети, с потолка из-за продолжавшейся бомбежки на нас сыпались куски штукатурки и пыль. Хенек стал ныть, что я навалилась на него всей своей тяжестью, и я в конце концов двинула его рукой в подбородок. Изя обнял меня. Пани Диамант заметила и покачала головой, забормотав что-то себе под нос.
К полудню бомбежка и артиллерийский обстрел прекратились, и мы услышали то приближавшуюся, то отдалявшуюся автоматную стрельбу и шум мчавшихся мимо нашего дома автомобилей. Мы с Изей посмотрели друг на друга, потом на Макса. Если в городе немцы, им придется бежать. Но я думала, что, возможно, пан Диамант прав. Россия может победить.
Бой возобновился где-то совсем рядом: послышались стрельба, потом звон разбитого стекла. Когда выстрелы наконец стихли, Хенек выбрался на улицу. Он сообщил, что в окнах магазина, как манекены, валяются трупы немецких солдат. В подвале послышались радостные возгласы, но вскоре снова началась перестрелка. Я заткнула уши, чтобы не слышать стоны раненых. Когда в конце концов бой совсем прекратился и Хенек снова прокрался вверх по ступеням, на улице было пусто. Ни машин, ни раненых. На этот раз мертвые солдаты в окнах магазина были русские. Они стояли, привязанные к ручкам швабр, и на их лицах были намалеваны свастики.
– Скоро
Дурочка (
