должны посочувствовать этим женщинам.
У меня это не очень получалось. Возможно, сдержись я тогда, нам было бы лучше.
Спустя два дня Регина и Роза вызвали к нам на квартиру новую немецкую полицию, гестапо. Когда гестапо побывало у нас впервые, они унесли с собой бо́льшую часть книг, картину, серебряную менору и всю унаследованную от бабушки Адлер фарфоровую посуду. На этот раз они явились, поскольку пани Полер отказалась дать Регине ключ от чердака, где мы по очереди сушили белье, до тех пор пока ее собственные простыни не высохнут. Два офицера-эсэсовца с черепами на фуражках потребовали, чтобы пани Полер открыла им дверь, обозвали ее вонючей еврейкой, ударили по лицу и выхватили ключ из ее трясущихся рук. Они отдали ключ Регине, также назвав ее вонючей еврейкой, после чего Регина и Роза скрылись на чердаке, по-видимому, чтобы порезать на полосы чистое белье пани Полер.
На этот раз пани Диамант уже не стала говорить о жалости.
– Я возьму это дело в свои руки, – пробормотала она, надевая пальто и платок, и поспешила к выходу.
Я сварила бульон для пана Диаманта, который был болен и лежал в постели, и, присев на подоконник, занялась шитьем. Пани Диамант никак не могла пойти на рынок, так как был еще день. Комендантский час начинался в девять, но даже польская полиция, послушно исполнявшая все распоряжения эсэсовцев, могла под любым предлогом задержать еврея на улице.
На улице было очень ветрено, струи дождя стекали по оконному стеклу, и когда пани Диамант наконец ввалилась в квартиру, я выскочила ей навстречу.
– Где вы…
Она махнула рукой и закрыла за собой дверь. С платка у нее на голове и с белой повязки на рукаве стекала вода, на ногах не было ботинок, запачканные пальцы торчали из порванных грязных чулок. Я задала другой вопрос:
– Где ваши ботинки?
– У Гитлера, – ответила она. – Гестапо сказало, что их фюреру они нужны больше, чем старухе, бредущей по сточным канавам с водой.
Я вспомнила кровоподтек на щеке у пани Полер и почувствовала, как к горлу подступает тошнота.
– И что вы им сказали?
– Что фюреру следует найти себе работу, за которую лучше платят, чтобы он мог купить себе собственные ботинки!
Я оглядела ее со всех сторон, крови на ней не было.
Она покачала головой.
– Они всего лишь толкнули меня на землю, ketzele, а я сзади довольно мягкая, так что мне не было особенно больно.
Я не поверила, так как знала: доставшиеся ей от матери драгоценности все еще зашиты у нее в поясе.
В дверь постучали.
Пани Диамант, замерев, смотрела на меня.
– Они шли за вами до самого дома? – шепотом спросила я. Она покачала головой и нахмурилась, сжимая в руке головной платок. Стук повторился.
– Что бы они ни собирались с нами сделать, дверь для них – не препятствие, моя ziskeit[11], – сказал пан Диамант. Ссутулившись, он стоял, прислонясь
Дорогая (
