отозвался Пили.
– Ну что, съел? Вышло по-моему! Давай сюда фунт! – Мальчишка протянул ладонь, приговаривая: – Давай плати, живо! Раскошеливайся!
Дети, слышавшие спор, принялись шептаться и хихикать, а кое-кто поманил приятелей подойти ближе. Тоу испуганно промямлил:
– У меня нет фунта.
– Но ты же бился об заклад! Разве нет?
– Точно, бился, – раздались голоса. – Держал пари на целый фунт.
– Давай рассчитывайся.
– Я не верю, будто ослику сто лет, – сказал Тоу.
– Думаешь, больно умный, да? – съязвила худенькая девчурка, а издевательские голоса подхватили: – Мамочка, мамочка, ух, до чего ж я башковитый сынишка!
– И почему башковитый сынишка не верит, будто ослику сто лет?
– Потому что прочитал об этом в ЭНЦИКЛОПЕДИИ, – парировал Тоу.
Читать он до сих пор не научился, но однажды потешил родительское тщеславие тем, что правильно произнес это слово без предварительной тренировки, и оно запало ему в душу. Использованное для подкрепления лжи, оно произвело немедленный эффект. Кто-то в толпе запрыгал на месте и, хлопая в ладоши над головой, завопил: «Ого, хвастун, хвастун!» – грянул хохот, и насмешки посыпались со всех сторон. Размахивая флажками и дуя в свистки, орава принялась бесноваться и топать ногами вокруг окаменевшего Тоу, пока губы у него не задрожали, а из левого глаза не выдавилась капля влаги.
– Гляньте-ка! – орали в толпе. – Он и разнюнился! Плакса! Плакса!
– Трус, неженка, нюхни-ка горчички!
– Щенок из Риддри, мигом поджал хвост!
– Катись домой и пожалуйся мамочке!
Вне себя от слепого гнева, Тоу взвизгнул: «Дряни! Мерзкие дряни!» – и бросился бежать по темнеющей улице. За спиной он слышал топот преследователей, похожий на кукареканье, смех Пили Уолли и возгласы Боуба: «Не троньте его! Оставьте его в покое!»
Тоу завернул за угол и побежал по другой улице, мимо равнодушно глазевших на него мужчин и детей, потом пересек небольшой парк с прудом, в котором плескалась вода, и оказался в изрытом канавами переулке, где сбавил скорость, поскольку за ним больше никто не гнался, и всхлипывания его стали реже. Он опустился на обломок каменной кладки и жадно глотал воздух до тех пор, пока не стих бешеный стук сердца.
Перед глазами Тоу через пустую площадку далеко протягивались тени зданий. Цвета сделались оттенками серого с черными прямоугольниками подворотен многоквартирных домов. Небо застлала серовато-сизая туча, но местами ее разгонял ветер – и сквозь просветы кое-где проглядывал отливающий зеленью закатный небосвод. Через самый обширный просвет пять лебедей летели к нижней части канала или к пруду в городском парке.
Тоу пустился в обратный путь, всхлипывая и утирая слезы со щек. В темноте парка слышался только слабый плеск воды. На улицы опустилась ночь. Тоу радовало отсутствие детей и взрослых, а также компаний подростков, обычно собиравшихся
