– чтение;
21:00 – отбой или как получится.
Капитан внимательно прочитал расписание несколько раз и изменил последнюю строчку. Увеличил на час чтение и поставил отбой на 22 часа.
По расписанию время приближалось к прогулке. Солнце уже начало садиться. Темнота вообще на Байкале подкрадывается незаметно. Только что было сумеречно и раз – ночь. Не теряя времени, он оделся и стал выбираться на палубу. Сделать это было не так уж и просто, ощутимый крен заставлял крепко держаться за любые выступающие детали, а на самой палубе за поручни.
Ночь уже вступила в свои права, а вместе с ним и холод. Байкальский снег и лед принимали лунный свет и, поскольку небо было чистым, его вполне хватало, чтобы рассмотреть все на ближайшие десятки метров.
Он стал «обходить» палубу и почувствовал себя альпинистом – по обычной межпалубной лестнице приходилось самым настоящим образом карабкаться, выверяя каждый шаг, меньше всего замечая красоты ночных пейзажей, а больше глядеть под ноги и следить за тем, чтобы не вылететь за борт.
Капитан предусмотрительно оставил веревочную лестницу, когда эвакуировался экипаж, но упасть с такой высоты и остаться целым-невредимым – проблематично.
Он глубоко вздохнул, глотая морозный байкальский воздух – здесь особенный, густой, тягучий, перемешанный ветрами, которые сами же приносили отовсюду сосново-кедровые, горные, морские запахи.
…На Байкале было тихо-тихо. Это удивляло и настораживало. До сих пор он жил на Ледоколе почти всегда среди гула корабельных машин. Бой склянок, гудки, голоса команды… Эта «музыка» повторялась изо дня в день, он привык к ней и знал наизусть каждую ее нотку. Любая неверная или фальшивая означала, что в его плавучем хозяйстве случился какой-то сбой, и нужно срочно вносить исправления.
Он уже давно смотрел на море только с высоты капитанской рубки. Красоты не замечал, на это просто не было времени, а к концу дня и сил.
В рубке не слыхать байкальских звуков. Все запахи воды и воздуха перемешивались с корабельными. Капитанство забирало все время и не оставляло возможности подумать о чем-то другом, кроме как о беспокойном ледокольном хозяйстве. И ему даже в голову не приходила мысль специально поразглядывать Байкал, походить по берегу, посидеть у воды. Красоту и силу этой воды он уже давно оценил по достоинству… Сейчас, оказавшись один на один, он сразу стал ощущать Байкал иначе.
Тишина – абсолютная, невесомая. Скованный льдом Байкал, кажется, специально хотел расположить к себе Капитана, дескать, смотри, какой я ласковый и мирный. Каким я бываю грозным, ты видел не раз!
Схватившись за поручни и упершись ногами в борт, Капитан поймал себя на мысли, что в этой тишине все внутри самонастроилось, легло на свои «полочки души». И одновременно с этим он понял, что его повседневные тревоги были связаны исключительно с работой, и он вовсе не ожидал чего-то неизвестного, того, что еще может произойти. И вот оно случилось!
До чего же приятно вспоминать тот вечер у Глафиры, возвращаться и возвращаться в ту ночь, просто лежать уткнувшись в потолок и боясь пошевелиться, чтобы не разбудить Глафиру.
