панике. К тому же она принимала свой долг, осознавая, что нельзя впадать в отчаяние там, где это могут увидеть. – Тот, кто бросает свой народ, недостоин быть моим Фонте.
Без Финестры, способной впитать и приумножить силу, дар Фонте был весьма слабым, однако одаренный все равно мог приносить хоть какую-то пользу. А вот она без партнера, готового ее насытить, ни на что не годилась.
Потому и не стала спорить с последовавшей репликой Адрика:
– Лучше недостойный Фонте, чем вообще никакого.
Алесса рискнула бросить на него взгляд. Цвет глаз – зеленые в ясные дни, но куда чаще карие, – единственное, что выдавало в них брата и сестру. Высокий, длинноногий, загорелый Адрик, обладатель золотистых кудрей, двигался по жизни легко и непринужденно, в то время как она унаследовала от матери темные локоны и молочную кожу, мгновенно сгорающую на солнце, а легкость и непринужденность испарились за годы изоляции и соблюдения правил.
– Мог бы и обнадежить, – прошептала она.
Адрик словно задумался на секунду.
– Кто-то должен подходить к ситуации с юмором.
– Здесь нет ничего смешного.
– Разумеется. – В его голосе послышалась едва уловимая дрожь. – Но если бы я относился ко всему слишком серьезно, не смог бы выбраться из постели.
Алесса тяжело сглотнула. Когда умер ее первый Фонте, Эмир, Адрик встал за стенами Цитадели и пародировал пиратов, затягивая непристойные морские песни часами напролет, пока ее всхлипы не сменились икотой от смеха. Он никогда не вел себя серьезно, насколько бы паршиво ни складывались дела, и хотя она много лет просила брата относиться к ее ситуации должным образом, сейчас Алесса сомневалась, что справилась бы с давлением, если бы тот послушался.
Солист приступил к исполнению «Песни богини»[1] на общепринятом языке, после к нему присоединился вокалист, запевший на древнейшем диалекте, а затем подключились другие, и дюжина языков сплелась в столь же замысловатой гармонии, как и само общество.
«Вместе мы защищены. Врозь мы разрушаемся».
Когда в воздухе растворилась последняя нота, по ступенькам поднялся испещренный морщинами старый падре Калабрийский и пару раз прочистил горло, хотя стояла гнетущая тишина.
– Боги жестоки, но милосердны, – начал он.
«Легко ему говорить».
– В начале Богиня сотворила человечество, но Кролло увещевал ее, что мы слишком порочны и эгоистичны, чтобы существовать. Когда Кролло послал пожар, Богиня подъяла воды, чтобы его потушить. Он обрушил ураганы, а она создала убежища. А когда Кролло поклялся стереть нас с лица земли, чтобы воссоздать новое начало, Богиня бросила ему вызов, потому что верила в нас. Поодиночке, говорила она, люди словно нити, которые легко разорвать. Но сплетенные воедино мы достаточно сильны, чтобы выжить.
Алесса заерзала на неудобной скамейке. С ее удачей она лишится чувствительности
Canto della Dea (
