стюардессу.
– Баб Мань, устала ты. Давай домой провожу?
– Ой, и правда! Устала я что-то. Пойду.
Митька пролез под столом, одной рукой взял альбом, другой помог старушке подняться.
– До свидания, баба Маня, – с жалостью сказала Жанна.
– До свидания, Анфиса.
Глядя ей вслед, Жанна снова вздохнула. Маруся и Костя, сидевшие рядом, грустно улыбнулись.
– Возраст, – сказала Маруся.
– Одинокая?
– Сын есть, внуки взрослые. Навещают, не забывают, – ответил Костя.
– Все равно жалко.
– Жалко, конечно, – согласилась Маруся и предложила. – Пойдем потанцуем?
– Пойдем!
Все трое пошли на залихватские звуки «Барыни-сударыни». Вокруг гармониста Ивана, в исступлении рвущего несчастную гармонь, плясали люди – как умели, кто во что горазд, но от души.
Сидевший в самом начале стола Тихон Авдеевич просверлил враждебным взглядом широкую спину зятя.
– За что мне это?! – жалобно просипел он собеседникам – чете Бойцовых.
Капа и Саша, уже будучи в курсе причин противостояния Кости и тестя, переглянулись.
– Не стоит так, Тихон Авдеевич. Видно же, любят друг друга.
– Я же ее на руках этих нянчил! – взвыл тесть. – Сопельки вытирал, пеленки стирал, азбуке учил! А тут выполз из тайги этот Костя и всё – захомутал мою Марусю! Доченьку мою единственную!
И понеслась. Захмелевший Тихон Авдеевич Челобитько принялся изливать душу. По плохо выбритым щекам катились слезы, кулак, которым он периодически постукивал по столу, разжимался только для того, чтобы взять бутыль и наполнить стакан.
Капа, пряча улыбку, слушала и кивала. Саша же, напротив, сидел с серьезным видом и сочувствующе вздыхал – из мужской солидарности, наверное.
– А я-то думаю, чего это она постоянно у мехцеха ошивается?! Думал, к папке пришла, ан нет! В кузню повадилась, к этому! А про папку можно забыть! Папку можно и списать на помойку как грязный фильтр от трактора! Папка – это же расходный материал!
– Ну зачем вы так о себе, Тихон Авдеевич?! – возразил Саша. – Какой же вы расходный материал?! Отец!
Но Челобитько не слушал и продолжал гнуть свою линию.
– А супруга моя, Мария Ильинична?! Она-то все знала! И молчала! Конечно, это же их бабские секреты, а мужа – побоку! Мужа можно и в утиль списать, как шлиц карданного вала!
Капа закрыла лицо ладонями и затряслась в беззвучном смехе.
– И, главное, все знали! Вся Лоскутовка! Один я – не знал! Потом появляется, счастливая такая, вместе с этим Костей на пороге моего дома и говорит, что он сделал ей предложение! Мол, порадуйся, папка! Каково, а?! А знаете, как это называется?! Вероловт… вело…. велом… Да елки зеленые!
– Вероломство, наверное?! – предположил Саша и под столом наступил на ногу стонущей от смеха жены.
– О, точно! Вероломство! – вскричал тесть. – Оно и есть!
Опрокинул стакан, занюхал веточкой укропа.
