ответ. Но сосредоточиться мешало это бесконечное тиканье ночи.
Перед тем как нанести на холст первый мазок, я еще раз бросил прицельный взгляд в зеркало – узкий прямоугольный отрез в обычной деревянной раме, покрытой морилкой. Я приобрел его в художественной лавке неподалеку вместе с новым мольбертом. Хозяин лавки, приятный старик, отдал мне его практически за бесценок, так как своим сегодняшним визитом я и так принес хорошую выручку. Над лавкой старика располагалась его же мастерская по изготовлению различных товаров для художников. Несмотря на то что всю сознательную жизнь он провел в этом городе, прежде мы не были знакомы, и никогда до этого момента нам не приходилось встречаться. Но я как-то сразу определил этого, на первый взгляд, невзрачного человека в свой узкий круг доверия.
Заглянул я в его лавку лишь для того, чтобы приобрести растворитель для отмачивания кистей, а в итоге провел там целый день. И ко мне впервые за долгое время вернулось спокойствие, по которому я отчаянно скучал. Несмотря на то что старик был всего-навсего ремесленником, он прекрасно разбирался в живописи. Без устали рассказывал мне о художественных стилях и преуспевающих в них художниках. Не знаю отчего, но именно с ним мне захотелось поделиться проблемой, из-за которой у меня не получалось работать в разных жанрах.
Захватывающие дух пейзажи, портреты женщин, обнаженные тела или абстрактные сюжеты – все это не интересовало мою кисть. Полотна, призванные восхищать и дарить эстетическое наслаждение, размышлять над посылом художника, не волновали мой ум.
Занимали и приводили меня в восторг исключительно картины, вселяющие ужас. Отлично от иных я смотрел на тонущую собаку Гойи. В лице войны Дали видел то, что не видели большинство ужасающихся. Чувствуя и понимая при этом каждый миллиметр красоты, я проникался идеей творца, отчаянно желая и стремясь создавать подобное.
Меня увлекало желание написать картину, способную отобразить внутренние процессы человеческой души в момент животного, всепоглощающего страха. И желание это было диким и необъяснимым. Я чувствовал потребность пролить жуткое на холст и тем самым избавиться от него. Изничтожил множество листов, провел массу бездарных часов в попытках наметить хотя бы эскиз желаемого. Что-то ускользало от моего понимания еще до того, как я приступал к работе. Лишь недавно я смог разглядеть слабые очертания своей воображаемой картины. Неуверенно и глубоко почувствовав их на необъяснимом, интуитивном уровне.
– Как интересно, – заливая кипяток в чайник, откликнулся на мои рассуждения старик.
В лавке наступил обеденный перерыв, и хозяин любезно предложил мне составить ему компанию. По его словам, ему редко приходилось встречать занимательных собеседников, и он никак не хотел отпускать меня.
Беспорядочные тонкие волосы стояли серебряной шапкой над головой старика, и каждый раз, когда он утвердительно кивал, они покачивались в такт кивкам.
– Вы, мой друг, хотите поймать
