Из холла донеслось эхо торопливых шагов.
Похоже на острые мамины каблуки. Но ведь мама обычно не бегает…
Дверь распахнулась.
– Как ты мог? Как ты мог?
Люси замерла. Мамин голос дрожал от негодования.
Дверь снова захлопнулась, причем с такой силой, что дрогнули стены.
– Прямо перед всеми, на балу…
– Ну и что? Тебя это так разозлило?
Люси ощутила пустоту в животе. Отец говорил тоном надменным и язвительным.
– Все знают. Одна я лежу дома больная и ни о чем не подозреваю!
– Боже правый! Это выше моего понимания – почему жена Рочестера называет себя твоей подругой? Кормит тебя сплетнями, а ты и распаляешься. Зря я вчера не отослал ее обратно; лишь такая сумасбродка могла заявиться в гости незваной.
– Она останется! – выкрикнула мама. – Она должна остаться как единственный честный человек в этом гадюшнике!
Отец расхохотался:
– Леди Рочестер – честная? А ты видела ее сына? Этого огненно-рыжего сорванца? Я бы поставил тысячу фунтов на то, что он не потомок Рочестеров!
– А как насчет тебя, Уиклифф? Сколько твоих отпрысков бегает по округе?
– Опять… Нельзя так падать, женщина.
Повисла пауза – тяжелая, как свинцовое одеяло.
Сердце Люси колотилось в груди гулко и болезненно; наверное, родители слышат его удары.
Тишина взорвалась рыданием. Люси словно ударили под дых. Мама плакала.
– Умоляю тебя, Томас! Что я сделала не так, если ты даже отказываешься считать меня здравомыслящей?
– Здравомыслящей? Да твой визг за несколько миль слышен!
– Я подарила тебе Томми, – заскулила мама сквозь рыдания. – Едва не умерла, производя его на свет, а ты выставляешь напоказ эту… эту особу…
– Боже праведный, дай мне терпение! За что ты наказал меня, послав в жены сварливую бабу?
– Я очень люблю тебя, Томас. Почему, ну почему ты не можешь любить меня?
Стон, полный раздражения.
– Я люблю тебя в достаточной мере, жена. Хотя, учитывая твои истерики, это настоящий подвиг.
– Почему? – причитала мама. – Почему я тебя не устраиваю?
– Потому что, дорогая, я мужчина. И пожалуйста, дай мне возможность спокойно отдохнуть у себя в библиотеке.
Молчание. Затем судорожный вздох, засвидетельствовавший капитуляцию.
Снова с шумом хлопнула тяжелая дверь. Грохот ударил Люси по ушам. Леденцы застряли в горле; придется дышать через рот. Однако тогда ее услышит отец.
Нужно задержать дыхание. Вообще не дышать.
Чиркнула спичка: Уиклифф зажег сигарету. Скрип половиц, затем хруст кожаной обивки – отец опустился в кресло.
Легкие Люси горели. Пальцы побелели и на фоне ковра с причудливым орнаментом походили на когти; они будто уже ей не принадлежали.
Однако она не издала ни звука. Король и королева померкли перед глазами.
Люси выдержала.
По краям поля зрения возникла черная рамка. А вдруг Люси больше никогда не сможет дышать?
Зашелестела газета. Граф читал утренние новости.
В миле от библиотеки, под сенью зеленых ветвей второй сын графа Рочестера Тристан Баллентайн только что решил, что отныне он будет проводить в Уиклифф-холле каждое лето. Конечно, чтобы воплотить этот план в действие, придется подружиться с Томми, самым большим зазнайкой Итона, однако утренние прогулки в одиночку того стоили. В отличие от фамильного владения Рочестеров, где каждый куст подстрижен и поставлен на учет, парк Уиклифф-холла не старался вмешиваться в замысел природы. Деревья ветвились, кустарники выбрасывали побеги, в воздухе стоял сладковатый аромат лесных цветов. Тристан нашел место, идеальное для чтения Вордсворта: округлую лужайку в самом конце тропы. В центре лужайки торчком стоял большой валун.
Тристан обошел вокруг монолита. Обветренный конусообразный валун подозрительно смахивал на магический камень, воздвигнутый в незапамятные времена. Вообще-то двенадцатилетнему молодому человеку не подобает верить в фей и других сказочных героев – отец ясно дал ему это понять. Стихи в Эшдаунском замке также были под запретом; романтические бредни противоречили девизу рода Баллентайнов – «Сила и доблесть». Однако здесь Тристана никто не отыщет. Никто не увидит в его руках томик поэзии: Вордсворт и Кольридж,
