Иванович, когда они миновали городскую черту.
– Все в порядке, – не оборачиваясь, ответил тот. Сказано это было тоном, не предусматривающим продолжения.
Румянцев решил не настаивать и подождать, пока они не доберутся до места. Выбор был всегда за Лазоряном, он отлично ориентировался в окрестностях столицы. Проехав где-то с пару верст, Георгий остановил авто, заглушил двигатель. Но несколько минут еще сидел неподвижно. Дмитрий Иванович тоже не спешил возобновлять разговор, спокойствия и выдержки ему было не занимать. Но обоюдное молчание становилось все более тягостным.
– Иногда просыпаюсь среди ночи и не могу понять, где моя настоящая жизнь, во сне или наяву, – неожиданно прозвучал голос Лазоряна. В его интонациях не было показного надрыва, но муки хватало с лихвой. – Я все чаще стал задавать себе вопрос: правильно ли поступил, согласившись служить в вашем ведомстве?
– Какой ответ приходит вам на ум? – осторожно поинтересовался Румянцев.
– Давайте пройдемся, – не ответив, предложил Георгий.
Когда они покинули машину и, преодолев с полсотни метров, остановились, Лазорян проговорил:
– Я прихожу к выводу, что решение было ошибочным.
Мне не справиться.
– Что конкретно вас беспокоит? – внимательно посмотрел на него Румянцев.
Георгий отвел взгляд, устремив его вдаль, и попытался объяснить:
– Не знаю, бывали ли вы в ситуации, когда от человека ничего не зависит. Он знает, что объективно прав, истина на его стороне, но он не в состоянии переломить ход событий. А события таковы, что грозят полностью уничтожить человека, сделать его изгоем…
– Простите, Георгий Георгиевич, что перебиваю, но мне знакомо подобное состояние. Видите ли, мне приходилось работать за границей. Мое окружение было враждебно настроено по отношению к России. Естественно, я пребывал в этом обществе не как ее поданный. Поэтому мне известны ощущения человека, который вынужден скрывать свои истинные мысли и чувства. Хотя, в отличие от меня, вы находитесь в более незавидном положении. Тяжело жить среди своих с клеймом предателя, зная, что это не так.
– Речь не только обо мне, – напомнил Лазорян. – Мне невыносимо смотреть, как страдает Анастасия. От нас отвернулись почти все.
И с отчаянием повторил:
– Все! Даже в отношениях с близкими чувствуется холодность и отчужденность.
Не сговариваясь, они вновь неспешно двинулись вперед.
– Понимаю, – сочувственно произнес Румянцев. – Тем не менее, я не вправе что-либо скрывать от вас. Должен заметить, возможно, вас ждут более неприятные вещи. Хотя искренне желаю, чтобы чаша сия вас миновала.
– О чем вы говорите? – повернулся к нему Лазорян.
– Может статься, что с вашей стороны последует несколько необычная реакция. – И тут же поспешил заверить Георгия: – Но
