жатву соберет. Не бывало такого, чтобы вдруг зимой да никто не захворал. Теперь вот зима меня на прочность пробует. Врешь, не возьмешь! Мы, Строгины, всегда крепкие были!
– Дай бог здоровья! – соглашаюсь я.
– А скажи-ка мне, пехота, вы когда на войну выступать собираетесь?
Я пожал плечами.
– Думаю, перед самым ледоходом. Чтобы пушки еще по льду переправить, но при этом побольше зимы на квартирах переждать.
Кирасир посмотрел на меня с сочувствием.
– Да уж, хлебнете лиха.
– Так война же… – начал было я, но кирасир замахал руками.
– Я тебе сейчас не про пруссаков говорю. Там-то понятно, что все лиха хлебнут. Я тебе за другое говорю. – Он откашлялся и с видом знатока пояснил: – Смотри, какая штука. Мы вот, к примеру, хоть и вышли в самый разгар зимы, да еще и по самой стуже марш делали, однако наш полк, даст Бог, уже к середине февраля встанет на зимние квартиры в Якобштадте. И по всему выходит, что Великий пост наши на квартирах встретят. А вы, получается, в самый разгар поста маршировать пойдете. Потому и говорю, капрал, что не завидую я вам.
А и правда. Скоро же пост! Я невольно вспомнил, как мы прошлой весной страдали в Луге. Муштра, постоянные экзерциции, весенняя слякоть, авитаминоз и вдобавок ко всему – Великий пост, будьте любезны. А сейчас нам предстоит все то же самое, но только еще и на марше. Ну замечательно. Настроение немножко испортилось, и я попробовал приподнять его неуклюжей шуткой:
– Понятное дело. Когда такое было, чтобы кавалерия пехоте завидовала?
– Да вот сейчас прямо такое и есть, – поморщился кирасир. – Из нас нынче такая кавалерия – хоть плачь! Треть полка на слабых драгунских конях ходит, у остальных так и вовсе извозные клячи. Полк на марше медленнее пехоты движется. Добрых кирасирских коней даже у начальства нету. Смех один, а не кони. А даже если бы и были… Генерал наш новый, молодой граф Румянцев, всю жизнь в пехоте прослужил, с кавалерийским делом раньше не сталкивался. Еще прошлым летом у Василия Абрамовича Лопухина генеральскому делу учился, под его приглядом сводные гренадерские полки формировал. А по осени уже гляди-ка, над всем рижским кавалерийским корпусом наиглавнейший командир. Ни одного смотра кавалерии не провел, зато приказы писать мастак. Марши задает такие, будто мы не конница, а птицы. Эх! Хлебнем мы еще с ним горя, попомни мои слова!
Ну да, действительно. Где ж еще зубоскалить над начальством, если не в курилке?
Ужинали теплой ячневой кашей со шкварками. Я со своими за одним столом, Рожин со своими – за соседним. И, как водится, обсуждали планы на завтрашний день.
– Господин капрал, а как вообще мы их узнаем – беглых солдат?
Я поморщился и выставил перед собой ладони:
– Чего ты так официально, Степа? Мы ж все-таки за столом, а не в линии.
Степан чуть выпрямился и продолжил:
– Я просто
