но он с каждым днём забирал её всё больше и больше, потому что его дружина считалась среди варягов лучшей. Поговаривали, что и в самой Русе он имеет уже немалое влияние, и собирается в будущем и Русу к рукам прибрать, чтобы объединить всех варягов-русов под одним щитом. Естественно, своим…
Посыльный от крепостных ворот ногами перебирать перестал, и застыл, ожидая, когда Буривой примет какое-то решение.
– Беги, передай… Непременно пленника захватите… – распорядился Буривой. – Лучше двух или трёх, и чтоб они промеж себя сговориться не успели, проследите… И ко мне их сразу… Здесь и оттают…
Он шагнул за порог, и посыльный, собравшийся уже перебежать площадь, чтобы вернуться к воротам, заметил, что князь опять сильно хромает. Минувшей сухой и тёплой осенью, как раз в самую пору разноцветного листопада, в бою за маленькую крепостицу-острог, принадлежавшую сирнанам-охотникам из влиятельного княжеского рода Турусканы, сразу три варяжских стрелы попали Буривою в бедро, одна рядом с другой, словно кто-то специально так стрелял. Большую бедренную кровяную жилу калёные наконечники не задели, иначе князь не выжил бы, но серьёзно раздробили кость. Нога срослась, хотя и не так быстро, как Буривою хотелось, но порой рана, когда Мара[12] снова поворачивала к князю своё чёрное лицо, начинала гноиться и болеть. Тогда Буривой, измученный невзмогой, бывал особенно зол и неистов. Сердился на себя, а доставалось многим – и людям и зверям. За памятью ходить не далеко… Вот только полторы недели назад, когда, на пиру в честь новой свадьбы старшего сына Буривоя, двадцатисемилетнего княжича Гостомысла, первая жена которого умерла год тому как, привели для любимой забавы князя недавно поднятого с берлоги и пойманного в цепяную сеть живого ведающего мёд[13], князь, в этот день страдающий от раны и оттого смотрящий недобро, вышел, как обычно, к дикому зверю сам. Без оружия, как выходил всегда, но сильно при этом прихрамывая. И хромоту заметили все. Служки отпустили цепи, и бросились врассыпную такой опрометью, что только пятки засверкали. А зверь взревел от недавних оскорблений силы так, что у гостей волосы под шапками зашевелились, встал на задние лапы, и, ни мгновения не сомневаясь, стремительно пошёл прямо на князя, стоящего перед ним, выставив вперёд здоровую левую ногу, и слегка присев на раненую правую. Буривой ждал удобного момента, рассчитывал расстояние, и только в самый последний миг сам шагнул вперёд. И одним ударом тяжёлого кулака в грудь он убил матёрого зверя. Гости свадебного пира и ахнуть не успели, как из горла ведмедя потоком хлынула кровь, и сам лохматый увалень свалился к князю под ноги. Но, по правде, никто этому не удивился. Не впервой словенам наблюдать примерную картину. От такого удара, как знали те, кто тушу потом разделывал, у ведмедя лопается сердце. И только одна Прилюда, молодая жена молодого княжича, испугалась, всплеснула руками так, что зерно с её головы посыпалось
Мара – богиня болезни и смерти.
Ведающий мёд – ведмедь. К сожалению, до нас не дошло в первооснове славянское слово, которым именовали медведя. Произошло это потому, что славяне предпочитали не называть его своим именем, чтобы не привлечь зверя к себе, и звали иносказательно – «хозяин», «ведмедь», «медведь» – мёд ведающий. Кстати, то же самое произошло и в языках многих северных и таёжных народов, населяющих современную Россию.
