черные, а есть и настоящие дубленки, причем они подороже.
– Волк? – спросил я, снимая с вешалки на удивление добротную короткую серую шубу.
– Волк! – кивнул Степаныч. – Тепло – страсть. И сносу нет.
– Это я знаю.
Была у меня подобная когда-то. И в снег, и в мороз куда угодно в ней, только собаки не любили. Но так и я их не люблю, так что плевать.
– Почем?
На ценнике фломастером «25» написано.
– Четвертной, золотом, – сказал Степаныч. – А на кого патрон такой зверский?
– На медведя. Я серьезно, – добавил я, перехватив его ухмылку. – На Аляске первая самооборона от гризли. Рыбаки тех же ружей или винтовок носить не любят, мешают, поэтому такие револьверы и таскают. Я сам и таскал.
– Ну да, – нахмурился Степаныч, – вообще здоровый патрон, ага.
– Так я шубу беру?
– Бери, бери, – закивал он. – А еще такой револьвер есть?
– Нет больше, – соврал я. – Этот на мне был, один такой.
Не надо торопиться. Деньги есть – пока осмотрюсь. А так у меня пятьдесят разных стволов в пикапе, не считая всего прочего.
В общем, вышел я из магазина в волчьей шубе и с сумкой, в которой лежала моя куртка. Хотел и валенки взять, но передумал: ботинки у меня на любой мороз годятся, тоже торопиться смысла нет. Да и машину вести в валенках не очень. А вот Платон, к слову, в подшитых валенках уже топал, и в таких же почти все встречные прохожие были. Простая жизнь.
Дмитрий нас уже ждал. На столе перед ним стояли три миски супа, одна уже почти пустая, и кувшин с чем-то. На деревянном подносике нарезанный хлеб горкой.
Столовая, или как там это правильно называть, занимала половину первого этажа гостиницы. Сейчас зал был пуст, разве что за столиком у самого окна раздачи сидел какой-то вояка в камуфляже, автомат стоял рядом у стены, около брошенной на пол разгрузки. В зале пахло жарящимся мясом, отчего мой голод озверело кинулся в атаку.
– Опаньки, – сказал Платон, потирая руки. – Что за супец?
– Картофельный, – ответил Дмитрий. – Но нормальный. По песярику? Я заказывать не стал, но… Гаишников тут нет ведь?
– От песярика беды точно не будет, – уверенно заявил Платон, усаживаясь за стол.
Молодой парень в белом переднике подошел к нам, поздоровался и тут же ушел, вскоре вернувшись с маленьким графинчиком.
– Триста, – сказал он, поставив графинчик на стол вместе с тремя рюмками. – Только у нас самогон, пятьдесят градусов, так что учитывайте.
– Учтем, – уверенно сказал Платон, взявшись за разлив. – Мы по чуточке, мужики, ага? Чтобы на три разлива хватило и не косеть.
Самогон оказался крепким, едучим, но вполне чистым, даже запаха почти что никакого. Под супчик первая рюмка провалилась легко и, даром что в ней
