приобретали белесую прозрачность, словно сигнализировали, что зеркало души отражает происходящие в ней непростые процессы. Иногда она отгораживалась сумбурными опиумными видениями, изрыгая невероятные эпические фразы, а потом приходила в себя и смотрела на Ульяну так, словно это та была не в себе, и бедной Фаине пришлось мириться с невразумительным каскадом путаных фраз соседки по комнате. Ее одежда и украшения с руническими узорами, обманывали простотой рисунка и не сбывающимися предсказаниями – руны оказывались перевернутыми и меняли значение на противоположное. Она была из тех женщин, что похожи на шаловливого, естественного, не знающего смущения ребенка. Ее хотелось накормить, потеплее укутать, согреть на ночь теплого молока с медом, поцеловать в лоб… Ее непременно нужно полечить, потому что она ссадила коленку, натерла на мизинчике мозоль, обгорела на солнце и теперь невыносимо страдает… Но иногда, если невзначай бросить взгляд, можно рассмотреть облик горгульи, проступающий сквозь невинную, якобы подростковую оболочку. Игра набирала обороты.
Днем они неожиданно пересекались в самых разных местах: на пляже наблюдали за играющими совсем рядом с берегом дельфинами, в перерывах между кинопоказами пили коньяк в парке, в магазине покупали сигареты, в кафе обедали или ужинали в большой бесшабашной компании… По вечерам забирались в отдаленные места, бродили вдалеке от всеобщего веселья и купались обнаженными в море. Как-то раз Фаина подплыла к Уле, шелковисто прижалась русалочьим телом, приникла терпкими, с привкусом айвы губами, схватила на руки, качая в волнах, и сказала, что вынесет из моря, потому что Ульяна прекрасна, а ее тело совершенно в сиянии луны, покрывающей его золотым светом… Уля неловко соскользнула, цепенея от двусмысленности объятий, и ринулась к берегу. Поздно ночью они танцевали на пустой набережной под незамысловатую любовную песенку, доносящуюся из кафе, и Уле хотелось, чтобы этот миг не закачивался, продолжая раскачивать землю под их ногами. Ее увлечение почти не носило сексуального подтекста, хотя тогда, может быть, она бы не отказалась ни от слияния душ, ни – тел, но сама не проявляла инициативы, ожидая, как поступит Фаина. Та ускользала снова и снова, шкатулка так и оставалась закрытой. «Возможно, к лучшему», – думала Уля, слабо веря в истинность этих слов. Фаина была как нелицензированное чудо-лекарство, обещающее панацею от любых болезней, исцеляющее все и сразу, но – с неизвестными последствиями и негарантированным отдаленным результатом. Принимавший его пациент мог до неузнаваемости мутировать.
Незнакомка растаяла одним безоблачным утром, держа в одной руке рюкзак, в другой – стеклянный браслет с рыбками, протянутый на прощание. Лучезарно улыбнулась, тряхнула гривой и бесшумно закрыла дверь, незаметно прихватив часть души Ульяны.
В последний день отдыха, расположившись недалеко от накатывающих на гравий волн, Уля с благодарностью принимала массаж, необходимый ее усталой спине,
