принадлежащую Красной Линии, Ева не пойдет ни при каких обстоятельствах. Сестра гауляйтера тут же превратилась бы в вечную пленницу и весомый козырь в игре коммунистов против Рейха. Она могла пойти только на Ганзу или на Китай-город, где находился еще один бандитский притон. Но и на Ганзу можно было идти в трех направлениях: Октябрьская, Павелецкая и Марксистская. В перегоне между северным залом Третьяковской и Марксистской творится всякая чертовщина, не зря он называется Мертвым. Туда Ева тоже не сунется, да и Марксистская – это охраняемая спецтюрьма. Итак, остаются Китай-город, Октябрьская и Павелецкая. Фольгер склонялся к последнему варианту, поскольку туда Еве было ускользнуть проще всего. К тому же на Павелецкой сегодня стартовали Игры, а это соберет огромные толпы народа, среди которых легче затеряться.
– Да, дядь, ты красава, – размышления Феликса прервал подошедший к нему бритоголовый паренек, – почти два часа пыхтел. Девочка там хоть живая? Ты не боись, мы с тебя больше не возьмем. Сотня – и так до фига. Не каждый столько выложит. Чё ж такого клиента пугать?
– Где Ева? – спросил Фольгер, мгновение спустя поняв, что не стоило задавать этот вопрос.
– Чё значит где? – паренек метнулся к палатке, заглянул в нее, а когда никого там не обнаружил, диким взглядом уставился на Феликса:
– Дядь, где девочка? Ты куда ее дел? Тебя Басмач за яйца повесит. Сечешь?
Феликс не стал оправдываться, посчитав любые объяснения лишней тратой времени. Как обычно, он лишь вежливо улыбнулся и сказал:
– Пшел вон, босота позорная.
– Ты чё, дядь, рамсы попутал? – глаза паренька начали наливаться кровью, а в руке появилась финка. – Девочка где? Сука…
Не раздумывая, Фольгер схватил левой рукой кисть с ножом, потянул на себя, а правым локтем нанес весомый удар в скулу паренька. Тот, отрывисто охнув и уронив финку на пол, повалился на палатку, из которой доносились стоны. Тут же послышался женский вопль, а вслед за ним – крепкая мужская брань. Паренек попытался подняться, но, получив берцем по лицу, обмяк. Девушки, только что мирно обсуждавшие свои проблемы, с визгом бросились врассыпную.
Феликс, схватив рюкзак, быстро пошел к перегону на Павелецкую. Обходя грязные лотки, он затылком чувствовал враждебные взгляды местных. Правда, никто пока не решался вступить с ним в схватку. Торгаши – они и есть торгаши, что с них взять? Только дань за крышевание. А вот если местная братва подтянется – быть беде. Он уже выскочил на край платформы и хотел спрыгнуть вниз, на рельсы, когда услышал знакомый тягучий голос:
– К нам в гости пожаловал сам Фольгер. А почему же он так рано уходит? Не повстречался со старыми знакомыми. Ай-яй-яй! Нехорошо.
Феликс повернулся в сторону говорившего. Это был Басмач, непричесанный, небритый брюнет с пробивающейся на висках сединой. Одет он был в засаленный темный пиджак и брюки грязно-желтого цвета. Рядом с ним стояли пятеро с автоматами наизготовку, а сзади
