что он говорил, и тем, что я хотела сказать ему, только росла. С каждым мгновением я все больше осознавала, насколько ничтожны будут мои слова перед лицом таких страданий. Погрязнув в своем бесконечном молчании, я решила, что пришло время осмотреть пациента, но не могла. Я не могла прикоснуться к этому телу: в тот момент боялась я. Мне представилось, что если прикоснусь к нему, то почувствую его боль. В то же время во мне был страх причинить этому человеку еще больше боли. Я вышла за помощью.
Сначала попробовала в медпункте. Дежурная по этажу медсестра едва оторвала глаза от своих записей, когда я спросила, не могла бы она дать еще лекарств, чтобы приглушить боль сеньора Антонио.
– Он только что принял анальгин. Нужно подождать, пока подействует.
– Он все еще чувствует боль! И уже прошло больше часа с тех пор, как он принял лекарство, – возразила я.
Пришло время полностью принять таинственную жизнь тех, кто однажды умрет.
– Больше ничего не остается, кроме как ждать следующей дозы через пять часов, – сказала она.
– А что сейчас? Он будет чувствовать боль все это время? Как это больше ничего не остается?
– Дорогая моя, – иронично протянула медсестра, – когда ты станешь врачом, сможешь выписывать больше лекарств.
И добавила:
– Я уже разговаривала с дежурным врачом и пыталась убедить его ввести пациенту успокоительное. Сеньор Антонио скоро должен умереть.
– Умереть? Но почему бы тогда не облегчить ему боль перед смертью?
Медсестра опустила глаза, и ее внимание растворилось в документации. Я поняла, что настаивать дальше бесполезно, пошла за преподавателем и застала его в комнате отдыха за чашкой кофе с другими преподавателями. Я объяснила, что мне нужно дать пациенту обезболивающие, прежде чем продолжить обследование, поскольку он испытывает сильную боль. Преподаватель высказал мне, что это неизлечимый больной и с ним ничего нельзя поделать, о чем я была информирована. Тогда-то я и поняла, что значит умирать от неизлечимой болезни в больнице: все страдания мира сходятся в одном человеке, и ужасные голоса разносятся эхом: «Ничего не поделаешь… Ничего не поделаешь». До первого семестра четвертого курса я сталкивалась со множеством смертей, как предвиденных, так и внезапных. Дети с серьезными заболеваниями и насильственной смертью, молодые люди со СПИДом и раком, а также многие пожилые люди, погрязшие в многолетних страданиях, вызванных изнурительными хроническими заболеваниями.
Многие, кого я встречала, умерли в одиночестве на носилках возле отделения неотложной помощи.
Каждый раз, когда это происходило, моя уверенность в способности закончить обучение таяла.
Я бросила университет на середине четвертого курса.
Это был серьезный кризис, ведь дома я тоже столкнулась со
