братьев.
– По-моему, – рассуждал дядя Харольд, – это из-за раны. Он тяжело пережил свое ранение, отец Томаса. В нем поднялось что-то нехорошее. Точно до него никто никогда не был ранен.
Во всем отличаясь от брата, Харольд Джордах тем не менее в одном соглашался с ним целиком: немцы по натуре доверчивы как дети и ничего не стоит подбить их на войну.
– Только начнет играть оркестр, они уже маршируют, – говорил он. – А что хорошего в войне? Сержант кричит, а ты топаешь под дождем; спишь в грязи, а не в чистой теплой постели рядом с женой; подставляешь себя под пули совершенно незнакомых людей, а затем, если тебе повезло и ты выжил, остаешься в старой солдатской форме, не имея даже собственного ночного горшка! Война выгодна для крупных промышленников вроде Круппа, поставляющего армии пушки и военные корабли, а для простого человека… – Он пожимал плечами. – Сталинград! Кому это надо? – Будучи немцем до мозга костей, Харольд Джордах, однако, не принимал никакого участия в общественных движениях американских немцев. Ему нравилось жить там, где он жил, быть тем, что он есть, и ни под каким видом он не стал бы вступать в какую-либо организацию, которая могла его скомпрометировать. «Я ни с кем не враждую, – таков был один из основополагающих принципов его жизни. – Ни с поляками, ни с французами, ни с англичанами, ни с евреями, ни с кем… Даже с русскими! Любой, кто может купить у меня машину или десять галлонов бензина и заплатит настоящими американскими долларами, – вот он мой друг».
Томасу жилось в доме дяди довольно спокойно: он соблюдал правила, но держался своей линии, вызывая порой раздражение дяди тем, что сидел без дела в рабочий день, но по большому счету был благодарен за предоставленное убежище. Тем не менее он знал: пристанище это временное, рано или поздно он уйдет отсюда. Пока же торопиться некуда.
Он только собрался достать из пакета второй бутерброд, как к гаражу подъехал «шевроле» выпуска тридцать восьмого года, принадлежавший двум сестрам-близнецам. Том увидел, что в машине сидит только одна из них. Он не знал которая – Этель или Эдна. Как и большинство городских парней, он уже переспал и с той и с другой, но по-прежнему не различал их.
«Шевроле», скрежеща и скрипя, остановился. У родителей близняшек было полно денег, но они говорили, что для шестнадцатилетних девочек, которые еще ни цента не заработали в своей жизни, и старенький «шевроле» более чем хорош.
– Привет, двойняшка, – сказал Том, чтобы не попасть впросак.
– Привет, Том.
Загорелые, с прямыми каштановыми волосами и крепкими пухленькими задиками, близняшки были миловидными девушками с идеальной кожей, будто они только что омылись горной водой. И если не знать, что они переспали со всем мужским населением города, любому было бы
