и до последнего мгновения Упрям уверял себя, что сам бы справился не хуже, но с первой же ложкой пришлось признать: по части стряпни Невдогад был настоящим кудесником. Даже Наум, никогда не чуравшийся совершенствовать поварское искусство и с годами немало в нем поднаторевший, не приготовил бы так. Медовый дух сводил с ума, ягоды сладко лопались во рту… Упрям опомнился лишь на третьей тарелке:
– Хватит, а то не вмещается.
– Смотри, я еще могу положить, – великодушно предложил Невдогад. – Я с запасом наварила-а… а на всякий случай, думаю, вдруг да пригодится?
Бросив взгляд на кухонный котел, Упрям пришел к заключению, что загадочный паренек собрался гостить у него не меньше недели. А если кое-кто не будет обжираться – то и две.
Впрочем, сытость навеяла благодушие и даже приглушила тревоги. Напившись сыта, Упрям заметил:
– Странный ты парень, Невдогад. И оговорки у тебя странные, и малахай… ты его, может, и ночью не снимаешь?
Притихший «кудесник стряпчих дел» втянул голову в плечи, однако голос Упряма оставался доброжелательным:
– И поболтать вроде любишь, и росточком маловат… Только мне все эти странности без разницы. Но ежели ты надумал в башне чародея прятаться, изволь про себя рассказать. Кто таков, отчего скрываешься?..
– А чего рассказывать? – откашлявшись, нарочито понизил голос Невдогад и, кажется, попытался расправить плечи. – Нечего тут особо рассказывать.
– Можно и не особо, но должен же я знать, с кем кров делю. Может, ты вор, утащил чего из боярского терема? Может, подсыл иноземный, тайны выведываешь, может, девка переодетая, из-под венца бежишь, может… да мало ли что? Пойми, парень ты неплохой, но, покуда чародея нет, я вместо него. И порядок блюсти должен. Так что говори. Да помни: лгать не пытайся. Я вот нарочно оберег прихватил, он всякую лжу мигом раскроет.
Сказав так, Упрям показал названный оберег: из дубовой ветви вырезанный топорик с тайными знаками.
– Ам-нэ… ну, раз уж так надо, слушай, – подобрался Невдогад. – Родом я из Дивного, роду честного, так что я не вор и не подсыл. Матушку почти не помню, а батюшка мой – купец богатый, да товар у него редкий. Съезжаются к нему со всего света купцы, молодцы добрые, да их отцы – гости торговые. А мой отец сметлив, на торгу нетороплив, товар бережет, кому попало не продает. И вот, понимаешь, какая чехарда: не дом, а проходной двор какой-то, совсем житья не стало. Батюшка все в делах, в заботах, про меня и думать забыл. Вот и стало мне обидно, и пришла в голову такая мысль: а не скрыться ли на время? Поживет отец без меня недельку, авось вспомнит, что судьба чада его ненаглядного поважнее дел торговых. Ну как, Упрям, услышал ты ложь от меня? Нет? А дальше я рассказывать не буду, это уже наши тайны, семейные.
Упрям кивнул. Хоть оберег и покачнулся в руке, это указывало только на недоговоренность, но никак не на ложь. Понятно, кому ж охота сор из избы выносить? Дальше пытать он и не собирался, ограничился простым требованием:
– Поклянись, что зла не замышляешь ни Науму, ни мне, ни княжеству Тверди,
