девушку она видела несколько раз на посевах. Трудолюбивая, светловолосая и совсем юная – двадцать один год ей исполнился только на прошлой неделе. И ее уже зовут замуж. Уйти от родителей. Родить через год. А еще через год – родить опять. И еще. И еще.
На улицах почти не было людей – мужчины ушли на охоту, женщины занимались скотиной. Помона чувствовала, что и ей будет правильно заняться делом, а не глазеть на рождение новой семьи исподтишка, но она осталась стоять на пороге с опущенным веником в руках. Помона не хотела этого видеть. Ей было не интересно.
Но она не двинулась с места.
– Ханна! – крикнул парень на ходу. Как показалась Помоне, сделав голос ниже и задорнее, чем он был у него на самом деле. – Дома ли ты, милая? Дома ли ты, верная?
– Дома-дома наша девочка, – пропела женщина, высунувшись из окна, – а тебе, молодчик, Ханна наша зачем?
Мать Ханны хихикала, будто это ее пришли забирать из отчего дома. Помона невольно улыбнулась, но скорее стесненно, нежели от каких-либо нежных чувств. Этому представлению явно не хватало зрителей, смеха и воплей друзей и зевак. Очень уж нелепо эти брачные заигрывания с родственниками избранницы звучали в давящей тишине пустых улиц.
Мужчина остановился у калитки, высоко подняв над собой букет. Женщина в оконной раме зашлась притворными охами и стала звать дочь. Помона так и видела, как где-то рядом с ними на табуретке раскачивается бабуля и с прижатыми к груди руками любуется разыгрываемой ими сценой.
По тому, как оживился жених, Помона догадалась, что к окну наконец подошла и сама Ханна. Может, на ней было чистое белое платье с красной строчкой на подоле. И может, она просидела в нем весь сегодняшний день.
Но тут что-то случилось.
Парень, уже было взявшийся за калитку, чтобы открыть ее и пройти прямо к дому возлюбленной, отдернул руку. Ни его голоса, ни голосов матери, бабушки или самой Ханны не было слышно. Мир замер, а воздух загустился – Помона могла почувствовать зависшее над ними напряжение даже со своего места.
Мужчина вновь положил руку на задвижку калитки, но на сей раз тут же попятился назад: фигура, возвышающаяся над ним чуть не на две головы, ожила.
Все это время Страж, как и бдящий у любого другого дома, был здесь же, на своем посту, но стоял в тени, и Помона не сразу заметила его неподвижную фигуру. По ее спине поползли мурашки: огромная ручища существа, облаченного в вишневую мантию и набедренную повязку, поднялась ладонью от себя.
Страж приказывал парню остановиться.
– Почему? – услышала Помона его вопрос. В голосе жениха звучали злость и изумление.
Страж медленно покачал головой. Помона видела, как торчащие из прорезей его кожаной маски бивни сверкают перед побелевшим лицом мужчины.
– Это же Рубен! – воскликнула мать Ханны. Помона услышала, как она застучала по оконной раме, но Страж не обращал на нее никакого внимания. Он
