и вину.
– Ты меня, мужа своего ослушалась! За моей спиной воду мутила с братом. Знаешь ведь, что я с ним в ссоре, – голос его накалился от гнева.
– Иван, как же я могла ему не дать. Он пришел, голодный, больной…
Иван Кузьмич ещё больше распалился.
– Да он актер! Разыграл перед тобой сцену, изобразил из себя несчастного и страдальца. А ты и поверила, дура баба. Да он над тобой потешается, и надо мной. И ведь вцепился в нас как клещ и кровь пьет, деньги то с матери тянул, теперь, вот с тебя, дуры! – он замолчал.
Ольга тоже молчала, боясь неосторожным словом или оправданием ещё больше его распалить.
– Ну ладно, ты глупая баба. Но мать моя, она-то куда смотрит? Носится с ним, как курица с золотым яйцом… И ладно бы хоть прок был, а то ведь тольок пшик, – с горечью констатировал он.
– Для матери дети все любимые. А тот, кто больше других страдает, того и жальче, – сказала Ольга.
– Да… Это из-за него, балбеса и пьяницы, она по дальним обителям ходит, всё грехи его замаливает. Да только ведь ему хоть бы хны! Мать – за порог, а он и рад, что один остался и над душой никто не стоит. Знаешь, из-за чего я с ним осенью-то сцепился?
– Знаю, рассказывал, – кивнула она.
– Вот и вот. А до этого я его со службы из своей лавки выгнал знаешь, за что?
– Знаю, – Ольга грустно вздохнула.
– Деньги надумал своровать у меня из кассы, – воскликнул Ухтомцев, вновь распаляясь. Его и сейчас охватывало бешенство, как только он вспомнил тот случай.
– А ведь я тогда матери ничего об этом не сказал, пожалел её. Думал, догадается и поймет. Так он матери на меня стал тайком наговаривать, какой я плохой человек и бессердечный. А та Петьку пожалела. Меня-то что жалеть? Я на ногах крепко стою. А все равно обвинила, что я так возгордился, что уже и брату родному помогать отказываюсь и чураюсь его. Это я то? – возмутился он. Подумал и добавил:
– Ладно, я смолчал, все ее упреки стерпел. А мог рассказать… Ну, думаю, пускай лучше меня обвиняет, чем из-за этого дурака ещё больше сердце рвет. Петька ведь для неё как гнойный нарыв в душе. А я ещё раз убедился, нельзя делать добро, чтобы не получить зло. Вот и получил я от него. Как он у меня пять тысяч-то взял и не отдал, пропил. А ты говоришь – пожалей, опёку над ним оформи, мать от страданий освободи. Нет, пускай Петька сам несет свой крест. Мне его, как брата, конечно, жалко, все ж таки родная кровь. Но и нянчиться с ним до гробовой доски я не собираюсь. Каждый сам за себя. Никогда ему не прощу распутство и материны слезы, – зло скрипнул зубами Иван Кузьмич.
– Он болен, Иван, – тихо промолвила Ольга, – ты вспомни, в прошлый раз, когда я с ним говорила, он мне сказал, что хочет остановиться, а не может.
Хотя она активно защищала Петра, в глубине души не могла не признать правоту мужа и железную логику его слов.
– Такие пьяницы, как он солгут – недорого возьмут. Вот и тебе солгал, – отрезал Ухтомцев. Бросил искоса взгляд на жену:
– Что молчишь? Жалеешь пьяницу?
Ольга
