увидела, как я прищурился, и по этой гримасе, похоже, решила, что я обиделся и подумал, что Крэнфилд видит во мне причину всех его бед. Я не стал конкретизировать ее смутные опасения, объяснив себе истинную причину его грубости так: Крэнфилд пожелал мне застрелиться, потому что сам думал об этом.
– А теперь пока! – сказал я Роберте, кивнув в сторону двери.
Снова инстинктивно вздернулся подбородок. Затем она посмотрела на сгорбившегося отца и снова на меня, вспомнила, с каким трудом доставила меня сюда, и ее надменность исчезла без остатка.
– Ладно, я подожду внизу, в библиотеке. Не уходите… не сказав мне что и как.
Я кивнул, и она чинно вышла из комнаты, притворив за собой дверь.
Я подошел к окну. Разгороженные луга спускались в долину. Деревья наклонены в одну сторону из-за постоянных ветров. Ряд пилонов и крыши строений муниципального совета. Ни одной лошади. Окна комнаты Крэнфилда выходили на противоположную от конюшен сторону.
– У вас есть оружие? – спросил я.
Никакого ответа. Я подошел к нему и сел рядом.
– Где оно?
Крэнфилд чуть покосился в мою сторону и снова отвел взгляд. Он смотрел мимо меня. Я поднялся, шагнул к столу у постели, но ни на нем, ни в ящиках не нашлось ничего смертоносного.
Я обнаружил ружье за высоким, красного дерева изголовьем кровати. «Парди» ручной работы – вполне годится для охоты на фазанов. Оба ствола заряжены. Я разрядил их.
– Очень неэстетично, – заметил я. – И бестактно по отношению к домашним. Впрочем, вы ведь не собирались этого делать, если всерьез, а?
В этом я как раз не был уверен, но не было ничего дурного в попытке переубедить его.
– Что вы здесь делаете? – вяло спросил он.
– Пришел сказать вам, чтобы вы выбросили это из головы. У нас много дел.
– Не говорите со мной так!
– Как же иначе с вами говорить?
Крэнфилд слегка вздернул голову – прямо как Роберта. Если мне удастся разозлить его, он сделается хотя бы отчасти похож на самого себя. И тогда я со спокойной душой могу вернуться домой.
– Что толку сидеть и дуться. Этим делу не помочь.
– Дуться? – Он понемногу начинал вскипать. Но этого было мало.
– Злой дядя взял и отобрал наши игрушки? Ай как нехорошо! Но от того, что мы будем сидеть по своим углам и дуться, ничего не изменится.
– Игрушки? Что за чепуха!
– Игрушки, лицензии… Какая разница? У нас отняли то, что мы ценили больше всего. Отняли обманным путем. Но вернуть их мы можем только сами. Всем прочим до этого нет дела.
– Мы можем подать апелляцию, – сказал он без особой уверенности.
– Ну конечно. Через полгода, не раньше. Но где гарантия, что наши просьбы будут удовлетворены? Единственный разумный способ – это действовать самим сейчас и узнать, кто нас подставил. Кто и почему. А когда мы узнаем, кто этот человек, я своими руками сверну ему шею.
Крэнфилд
