на склад. Хозяин оглядел его критически и сказал:
– Начало работы – три часа пополуночи, конец – три пополудни. Оплата – половина ибриса золотом.
– В день? – глупо спросил Грош.
– В неделю, – отрезал хозяин. – Ты что, сумасшедший? Это же алтынный золотом! Хорошая цена за неквалифицированный труд. Я готов платить ее только потому, что ты горожанин. У меня афраки работают за алтын в месяц.
– Нет, спасибо, я поищу что-нибудь получше, – отказался Грош.
– Зря, – бросил ему вслед хозяин. – Работы в городе нет. К концу недели ты вернешься сюда, но тогда цена будет другой.
Грош вышел из лавки и огляделся. Из кафе напротив выпорхнула стайка курсисток, пожирающих горячие пирожки. Грош проглотил голодную слюну и отвернулся. И тут же попался: на его плечо легла легкая рука, и смутно знакомый голос весело произнес:
– Хайя, Купер!.. Я так и знала, что ты прогуливаешь занятия.
В руках у вчерашней барышни исходил мясным соком совершенно замечательный пирожок в промасленной салфетке. Грош отодвинулся и стал смотреть под ноги, стараясь не вдыхать умопомрачительный запах.
– Ты на меня сердишься? – огорчилась барышня. – Не надо. Что ты такой мрачный?
Она схватила его за руку и потянула за угол, в одну из плохо освещенных подворотен.
– Я думаю, ты просто проголодался, – в ее глазах не было никакой насмешки, одно сплошное участие. – Вот, возьми, я его специально для тебя купила. Куплю, думаю, пирожок, а то Купер болтается с утра по улицам голодный…
Она больше не называла его по имени, и ему от этого было немного легче. Очень хотелось взять пирожок, но самолюбие не позволяло.
– Возьми, – настойчиво сказала барышня. – Это же всего лишь пирожок! Ну, бери скорее, а не то обижусь.
Грош представил, как он будет жевать этот пирожок у нее на глазах, капать соком, и есть ему моментально расхотелось.
– Я отвернусь, – тихо сказала барышня, не глядя на него. – Не стесняйся. Все люди иногда едят. Даже король.
– Ты-то откуда знаешь? – Грош взял пирожок и впился в него зубами. Барышня старательно смотрела в сторону. Пирожок кончился очень быстро, от него осталась только промасленная салфетка, и Грош поискал, куда бы ее бросить.
– Вот там мусорный чан, я видела, – барышня махнула рукой по направлению к светлому пятну двора за мрачной аркой подворотни. – Пойдем.
Дворик был квадратный, не проходной, на вымощенном старым кирпичом пятачке у парадного стояла гнутая железная скамья. Грош кинул скомканную салфетку в мусорный чан за ветхой дверью и неловко сказал:
– Спасибо.
Они присели на скамью. Где-то наверху кровельщик усиленно громыхал проржавелой жестью. Плакал чей-то младенец.
– Ты не спрашиваешь, как меня зовут? – барышня покосилась на Гроша из-за тяжелой волны каштановых волос. Во дворике света было мало, и медный отлив
