хворобому дай поисти да отпусти. Христос за хворобого помилует.
– Ты за татарина никак говоришь?
– Хворобый он. Душа вся сморщена, сердце на разрыв. Недолго ему по землице-то ходить осталось.
– Да Бог с тобой, Недолюшка. Куда ж я его пущу, паршивца окаянного!
– Пусти, говорю тебе! – Блаженная топнула босой ногой, покрытой черными мозольными коростами. Из-под платка вывалилась седая паутина полувековых волос. – Матушка-Богородица заступницей явится. Не гневи ее, Тимофеюшка. А отпустишь, будет тебе тогда покровительство.
– Шла б ты, милая, дальше. Без тебя на душе зверь копытом бьет. – Атаман поежился, плотнее кутаясь в лазоревый зипун.
– Пойду-пойду, пес не взлает, ворон не каркнет. А тебе спасенья не будет. И никто через тебя не спасется. Всех погубишь.
– На то казак и рождается, чтобы голову сложить. – Кобелев говорил, давясь горькой слюной, глядя в открытую предутреннюю степь.
– Ищи, где лес погуще, берег покруче, травы повыше. Усмань княжну татарскую сгубила. С той поры Усманью и зовется. Сам знаешь.
– Усмань, говоришь? – Морщины на лице атамана напряглись.
– Как сгубила ее, так и все племя татарское погубит.
– Вон же ж как! Ай, спасибо, Недолюшка, за совет! – Кобелев обернулся и широко открытыми глазами уставился в спину уходящей прочь блаженной. А она все твердила:
– Хворобого пусти на волю. Через то милость Божью получишь!
Глава 2
– Ну что, Карача, давай вместе кумекать, как жить дальше будем. Я казак старый, жизнь провел в боях да походах. И на старости хочу покоя. Да, видно, покоя совсем не получится. Ты ешь, пей, не стесняйся. – Кобелев в постельной рубахе сидел за столом, пододвигая татарину чугунок с кашей.
Карача ел жадно, неумело держа деревянную ложку полным хватом.
– Страх тенью на сердце лег? Беги за Дон, атаман.
– И то верно. Баб, стариков и детишек за Дон отправлю. Сам не могу. Там меня предателем и изменником нарекут и удавят, как собаку. А я вот что помыслил. Что, если я вашим довольствия оставлю, корма коням, а сам в другом месте пережду? Когда пройдете, я для видимости десяток домов поплоше спалю, пристрелю голодранцев: дескать, бились с татарвой, но не удержали. На тот случай, ежели ваши от наших драпать начнут и мне ответ держать перед моим начальством придется. Как думаешь?
У Карачи блеснул в глазах лучик превосходства и презрения.
– Ты мудрый атаман. Хорошо мыслишь. Хочешь, чтобы я рассказал про этот план в степи?
– Именно, Карача.
– Хочешь, чтобы тебя не тронули? Но за это хабар[4] должен быть хороший.
– Про хабар потом. Давай вместе подумаем, где оставить провиант и корм, а где мне с моими людьми отсидеться?
– Здесь
Хабар – взятка.
