style="font-size:15px;"> Стрельцы заржали.
Со стороны могло показаться, что отряд собирается в речной дозор, но в эту картину не вписывались три человека – толмач Рожин, младший Ремезов и пресвитер Никон.
На Рожине был плотный серый зипун, старенький, но все еще крепкий, на ногах сапоги мягкой кожи на толстой подошве. Длинный кушак несколько раз опоясывал талию и держал на себе деревянную флягу, ножны с тесаком, рог с порохом и сумку с пулями. На плече толмача висел штуцер.
– Доброе у тебя ружье, – кивнул на штуцер Перегода. – Только пока ты один раз пульнешь, я своей гладкостволкой пять успею.
– Лучше один раз, да в цель, чем пять, да в небо, – отозвался толмач, недовольно косясь на стрельцов-пустозвонов.
– Тоже верно, – согласился казак, с прищуром рассматривая толмача.
Семен Ремезов стоял чуть поодаль, в разговоры не лез. Одет он был в шерстяной стеганый опашень, вроде халата, что носят татары, а под ним все тот же коричневый камзол. На голове криво сидела шапка, подбитая бобром. К груди парнишка прижимал полотняную торбу, в которой, судя по выпирающим углам, хранился ларец с писчим набором. За поясом у парня торчал небольшой топор, и, судя по всему, это было единственное оружие, которое он взял в дорогу.
– Слышь, Лексей, – обратился к Рожину стрелец Василий Прохоров, тот, что спрашивал про вогулок. – А правду говорят, что все вогульские бабы ведьмы?
Рожин отвернулся к реке, всматриваясь куда-то вдаль, туда, где противоположный берег терялся в предутреннем сумраке, словно искал там ответ, помолчал, ответил не оборачиваясь:
– Каждая третья.
– Ого! А как отличить ведьму от нормальной? – настаивал Васька вроде в шутку, но в глазах горело любопытство.
– Поцелуем.
– Как-как?
Толмач обернулся и, заглянув стрельцу в глаза, серьезно сказал:
– Если тебя ведьма поцелует, то десять лет для тебя как миг пролетят. Десять лет будешь при ней в холопах ходить и не заметишь того.
– Да ну! – не поверил Васька, – впрочем, в тоне появилась опаска, – следом заявил с деланой бравадой: – Да и на кой их целовать! Рубаху на голову – и все дела!..
– Побойся Бога, ирод! В блуд с иноверками пускаться?! – вдруг загремел пресвитер, и стрельцы приуныли, осознав, что пока с ними отец Никон, о греховных утехах стоит забыть.
Выглядел пресвитер внушительно. Росту под два метра да метр в плечах, четки в огромной ладони, что ягоды рябины в лапе медведя. Взгляд у отца Никона был тяжелый – как придавит им, сразу в грехах покаяться тянет. Черная ряса до пят, на груди серебряный крест в пол-локтя, борода густая покладистая по ветру, как еловая лапа стелется. В руке массивный дубовый посох, в глазах – холодный блеск православной истины.
– Прости, владыка… – потупился Васька.
Показались дьяк Обрютин
