столкновения шли невидимыми фронтами. Самая сложная борьба велась в людских умах, особливо в умах молодёжи. В странные игры была вовлечена из принципа не согласная с властью молодёжь. В запале своего протеста не понимали молодые люди, кто и для каких целей использует их…
Марина, хоть и была оппозиционеркой, то есть человеком априори неравнодушным к политическим событиям, в случившуюся с соседней республикой гражданскую войну отказывалась верить. Это не было тем неверием от страха, что присуще было её родителям. Нет. Марина не верила, так как просто не хотела принимать близко к сердцу и пропускать через себя информацию, передаваемую в новостях.
Ужасы и страхи войны оказались погребены под спудом безразличья. Это было, вообще говоря, очень характерно для молодого поколенья.
Молодёжь, из принципа несогласная с официальной государственной политикой, следила за событиями в бывшей братской соседней республике и активно обсуждала их в уютных интернетах лишь пока не началось ожесточённое кровопролитье. А уж как оно началось, несогласная молодёжь словно воды в рот набрала – но непонятна была причина их молчанья: толи страх обуял и заставил рты замкнуться, толи таково было указанье свыше. Изредка, и теперь лишь вполголоса, выступали либеральные по настрою, не занятые каким-либо конкретным делом, молодые люди в интернетах. И ещё в своих излюбленных кафешках беседовали, последовательно занимая антинародную позицию, забывая по скупости оставить официантам на чай.
Марина, к моменту начала гражданской войны, почти отреклась от своего прежнего круга общения, и посему не принимала участия в обсуждении злободневных, на людской крови замешанных, тем.
Марине неясно было, почему её мать плачет, а отец нервно вздрагивает в редкие часы совместного, на троих, досуга, омрачённого коллективным просмотром новостей. Девушка была чуть старше своего государства – она не могла понять, что территория соседней республики, где теперь гражданская война, ещё не так давно была частью России: для неё обуянные беспокойством и войною земли были некоим абстрактным пространством, и ничем большим. И вообще, Марину в свете событий тех дней более всего волновал один лишь единственный вопрос: девушку беспокоило превыше всего, что нет правдивой оценки событий и что заказным и продажным, по её мнению, отечественным средствам массовой информации не стоит верить.
Сильнее людских смертей, боли и покалеченных враз и навсегда судеб ценили молодые люди так называемую правду – подразумевая под правдой любую информацию, поданную под определённым соусом мировосприятия и носящую единственно возможный, по их мнению, политический окрас.
Вот так и получалось, что правд было много – у каждой кучки, у каждой стайки и у каждого течения была своя истина, притом непогрешимая, ведь политологов всех мастей развелось больше, нежели
