и стремительно ушел во дворец. Меньшиков поволок, упирающуюся Янку в амбар. У двери развязал ей руки и втолкнул внутрь. Запер. Потом его темная физиономия появилась в окошке.
– Ну, допрыгался, Янка? – тихо сказал он. – А я упреждал тебя. Завтра, коли не повинишься, он тебя повесит, али еще чего.
– Иди ты к черту! – сквозь зубы процедила Янка. Алексашка усмехнулся, продолжая стоять.
– Пошел отсюда! Ну! – она замахнулась на окно сумкой. Алексашка засмеялся:
– Ишь, буйный какой! Ничего, за ночь остынешь! – и ушел.
Янка уронила сумку, бросилась на солому и заплакала от бессилия и злости на себя и на Петра. Потом, немного успокоившись, она оценила свое положение, и у нее снова задрожал подбородок. Какая же я дура! Чего я ему наговорила! Потом она овладела собой: нет, я ему сказала правду. Та, с которой он связался, кинет его в один прекрасный момент. Но он не должен этого знать! Значит, придется извиниться за пигалицу. Ладно! Но за драку – никогда! Она смахнула злую слезинку, достала носовой платок, промокнула разбитую губу. В голове шумело, и Янка проглотила таблетку анальгина из аптечки. Глянула в окошко на дворец. Окно Петра все еще освещалось.
Алексашка просунул голову в комнату Петра, потом тихо вошел. Петр сидел за столом уже в исподнем и невидяще глядел на оплывающую свечу. Потом резко повернул голову и бешено взглянул на Алексашку. Тот инстинктивно попятился и сел на лавку. Петр посопел.
– Нет, за сии слова он мне спиной ответит! – зловеще сказал Петр и поглядел на притихшего Алексашку. – Батогов завтра мне сюда принесешь! Или плеть! – велел ему и посулил. – Я с него три шкуры спущу! – грохнул кулаком по столу и задул свечу. Алексашка тихо прижух на лавке и прислушивался к дыханию Петра. Тот долго ворочался, вздыхал, наконец, засопел ровно. Меньшиков тихо сполз с лавки и выскользнул на улицу. Что-то вдруг екнуло у него в сердце, стало страшно и тревожно за Янку. Он подбежал к амбару:
– Янка, ты спишь?
– Опять ты? – отозвалась она сипло.
– А ну выкладывай, почему государь на тебя в таком гневе?!
– А тебе-то что? – насмешливо спросила она.
– А то, что я его в таком гневе еще не видел! Расскажи, что случилось, я тебе помочь хочу.
– Ты серьезно? – с сомнением спросила она.
– Ей Богу! – перекрестился Алексашка.
– Ну, в общем, я его Анку пигалицей обозвал, – виновато вздохнула Янка.
– Спятил?! – ахнул Меньшиков, потом после паузы спросил. – А чего такой потрепанный?
– Подрался с одним придурком, – неохотно сказала Янка. – Ну, а Пит помешал. Тут я ему и брякнул вгорячах.
– Да, худо твое дело, Янка.
– Прям худее не бывает? – усмехнулась она мрачно.
– Напрасно ершишься, я всерьез говорю, – досадливо произнес Алексашка. – Эх, парень, язык твой, враг твой, ей Богу!
– Начинается! Вот только нотаций мне на ночь
