птичья стая.Из ребра ему создай…
нету в глине рёбер!
Будет он шалтай-болтай
на большой дороге.
Непогода
Вдруг стемнело, как будто нагрянули черти!
Это близость грозы или ливня наотмашь.
Как густа темнота – почерпни и намажь,
как гуашь на картину о жизни и смерти.
А вернее, о страхе одной пред другою.
Неизвестность терзает зелёные кроны.
Под могучей и ветреной чьей-то рукою
так деревьев отчаянны вскрики и стоны!
Не сбежать, не укрыться от бешеной силы.
Не спасти, не унять молодые побеги.
В этот час черноты и сближенья с могилой,
отведите её, опустите ей веки!
Пусть придёт, когда солнце сияет на небе,
и не страшно моим колокольчикам в поле.
Пусть внезапною будет, нечёткой, как небыль.
(Я скользну незаметно сквозь дырку в подоле
износившемся, выцветшем, словно желанье,
что за жизнь не сбылось, а теперь уж не надо…)
Пусть придёт не как смерть – как посланье
из небесного града.
Ахат Мушинский
Запах анисовых яблок
Что ты будешь делать, опять приснилась!..
Он скинул с себя простынку, поднялся с постели и прошлёпал босиком на лоджию. Море вдали сливалось с небом – не разглядеть линию горизонта, то ли море уходит в бесконечную высоту, то ли без единого облачка небеса опустились по самые кипарисы владений пансионата. Утреннего солнца пока не видно, оно только-только выглянуло из-за дальних гор где-то сзади, со стороны парадного входа здания.
Третье его утро в Пицунде свидетельствовало: всё-то осталось тут неизменным, особенно этот ионизированный, пропитанный морскими солями, медузами, крабами воздух. Времена, конечно, меняются – исчезли в Абхазии дома творчества как таковые, превратившиеся в пансионаты, обветшали дороги, мосты, строения… Но море, но воздух, которым не надышаться, всё те же.
Сюда раньше Булат приезжал по путёвке писательского союза, почти бесплатно, не считая дороги. И Дом творчества встречал его с распростёртыми объятиями. А теперь вот пансионат…
Ну и что! Теперь и курортный отель по карману. Главное, здесь, на открытом воздухе, над бескрайним морским простором, в бархатный сезон пишется, как кое-кому в Болдинскую осень.
Сравнение, конечно, несколько претенциозное. Однако поэтический дар жильца гостиничного номера четырнадцать на его родине весьма почитаем. Кстати, над дверью комнаты Пушкина в Царскосельском лицее красовалась та же цифра 14. Да и сейчас красуется. Побывал Булат там недавно. И больше на этот раз принюхивался, чем рассматривал, как когда-то много лет назад, но ничего нового из пушкинских времён не вынюхал. Дело в том, что из всех пяти чувств у Булата наиболее развито обоняние. В его памяти – и запах детства, и запах армии, и первой любви, и любви последней и, как оказывается из очередного сна, – нескончаемой.
Мария… Они встретились пятнадцать лет назад в университете, куда его пригласили прочитать курс лекций по стихосложению
