вечера. Чтобы поддерживать огонь под емкостями, наполненными водой и содой, в ход идут ветки, обработанные накануне. Их ставят вокруг фляг и поджигают. В послеполуденном зное разворачивается удивительный спектакль, пламя и дым поднимаются под лучами солнца, чтобы закипело содержимое почерневших фляг. Вилами женщины отправляют вариться собранные с утра вязанки. После варки в течение часа смола побегов и листьев растворится. Огонь можно погасить, ветки вынуть. Остается самая сложная операция, которую доверяют главе семьи. В шортах и шлепанцах, в испачканной смолой рубашке, он берет бочонок с серной кислотой и начинает осторожно переливать ее в ведро. Содержимое ведра будет перелито в каждую из бочек. Все дымится и кипит, пока кислота нейтрализует содержимое фляги и смола выпадает в осадок. На дне фляги образуется плотная лепешка смолы лабданума. Ее околачивают палкой, пока не выйдут вся вода и пузырьки воздуха, и она не приобретет консистенцию и цвет хорошего сливочного масла.
Завороженно наблюдая за этими примитивными ритуалами, я видел за кажущейся небрежностью этого человека молчаливую гордость поколений, для которых жизнь всегда сурова, а риск – разновидность игры с судьбой. В конце дня две или три фляги доставляли на наш завод. После просушки смола превращалась в сырье с драгоценными нотами.
Аромат лабданума настолько сильный, что сборщики носят его на себе все лето. И он последовал за мной, когда я вернулся в Ланды.
История цыган – кипятильщиков смолы вскоре станет всего лишь воспоминанием. Грязная вода, огонь в летнюю жару, кислота и сода, отсутствие каких бы то ни было средств защиты – все это не могло длиться вечно. Власти провинции и региона постепенно регламентировали производство, и несколько местных заводов теперь производят лабданум в безопасных цехах и с переработкой использованной воды. Многие цыгане все еще занимаются варкой смолы, но однажды им придется довольствоваться тяжелой, но хорошо оплачиваемой работой резчиков прутьев. К сборщикам ладанника цыганам недавно присоединились румыны. Они приехали собирать землянику и апельсины на побережье Уэльвы, но соблазнились более высокими заработками и поднялись на холмы. Любопытная встреча, но родство этих общин теперь настолько далекое, что они сами его не чувствуют.
Хуан Лоренцо часто спрашивал меня, каким образом смола или эссенция веток окажется во флаконах парфюма класса «люкс».
– Ты собираешься рассказать о нас в Париже или Нью-Йорке? – спрашивал он. – Ты должен привезти к нам сюда парфюмеров, а я им покажу, почему Андевало – самое красивое место на земле.
Я с апломбом это обещал, но не мог признаться Хуану Лоренцо, что я так же не был знаком с парфюмерами, как и он… Моя компания располагалась в Ландах, вдали от Грасса или Женевы. Я абсолютно ничего не знал об этой индустрии, о ее движущих силах или действующих лицах. Я создавал иллюзию с помощью нескольких известных названий. А то, что я француз, поддерживало мой престиж,
