велено было не двигаться с места. В почти опустевшем «Лондоне» воцарилась обстановка, какая бывала тут в восемь утра, чему странно не соответствовал вид и шум ночного города за окнами.
– Так, – сказал инспектор. – Можете опускать металлические шторы.
B
В силу каких причин именно такой должна быть паутина или картина Пикассо, другими словами, почему картина не объясняет сущности паутины, а паутина не должна определять сути картины? Что значит быть таким? Какой увидится мельчайшая частица мела, зависит от облака, которое в этот момент будет проплывать за окном, или от того, что именно ожидает увидеть наблюдающий. Вещи приобретают особый вес, когда на них смотрят, восемь плюс восемь суть шестнадцать плюс тот, кто ведет счет. В таком случае быть таким может означать не совсем таким, или лишь видеться таким, или даже быть обманно таким. Иными словами, совокупность людей, собирающихся в плавание, совершенно не обязательно отплывет, если допустить, что обстоятельства могут измениться и плавание не состоится или обстоятельства могут не измениться и плавание состоится, в таком случае паутина, или картина Пикассо, или совокупность отплывающих людей кристаллизуются, и это, последнее, будет уже не просто сообществом людей, собирающихся в плавание. Во всех этих случаях столь же пустая, сколь и грустная попытка захотеть, чтобы что-то в конце концов стало и образовалось, приведет к тому, что от столика к столику в «Лондоне» побегут неуловимые капельки ртути, – чудо, привет из детства.
Что приближает к сути вещей, что вводит в суть, что направляет к цели? Оборотная сторона вещи, тайна, которая заставила ее (да, все-таки заставила, пожалуй, нельзя сказать «которая ее привела к этому»), заставила быть именно такой. Любой историк, проходя по галерее форм, выставленных Гансом Арпом[11], не может перевернуть их и вынужден созерцать по обе стороны галереи их лицевую сторону, вынужден созерцать формы Ганса Арпа как вывешенные на стенах полотна. Историк прекрасно знает причины битвы при Заме, наверняка знает их, но причины, которые ему известны, вроде форм Ганса Арпа, выставленных в галереях, а причины этих причин или следствия причин этих причин блистательно освещены лишь с лицевой стороны как формы Ганса Арпа в любой галерее. А значит, то, что приближает к каждой вещи, ее оборотная сторона, возможно – зеленая или мягкая, – оборотная сторона следствий и оборотная сторона причин, иная оптика и иное осязание могли бы, может быть, потихоньку распустить тесемки маски – голубые или розовые, – и открыть лицо, дату и обстоятельства, заключенные в этой галерее (блистательно освещенной), и – при наличии малой толики терпения – впустить в святая святых высокой поэзии.
В таком случае, пока услужливая аналогия не привнесла в настоящее, где мы находимся и где будем находиться, свои яркие варианты, можно было бы вообразить, что «Лондон» – это плоскость, на которой на десятиметровой высоте установлена здоровенная шахматная доска с небрежно расставленными по клеткам фигурами, где нарушена гармония черно-белого поля и установленные правила игры и где в
Ганс Арп (1886–1966) – французский живописец, скульптор, график, поэт.
