style="font-size:15px;"> – Конечно, монсеньер, – едва заметно поклонился прево.
«Вот так приходит война», – думал дядюшка двух враждовавших племянников, один из которых этой ночью был зверски убит на мостовой Парижа.
Изрубленное тело герцога, найденное в луже свежей крови, среди других трупов, отнесли в ближайшую церковь Блан-Манто и отдали в руки священников.
Весть разнеслась по Парижу мгновенно. Друзья герцога Орлеанского пылали гневом, враги – затаились. Любое злорадство в эти дни могло быть жестоко наказано.
Простые горожане трепетали – слишком много перемен пророчило это событие! Об убийстве говорили шепотом: охота на преступников была объявлена. С молчаливого соизволения короля, которого в очередной раз оставил разум, и по приказу королевы Франции и герцога Беррийского охоту возглавил прево Парижа, давший слово покарать преступников. Двор требовал найти и со всей строгостью наказать убийц Людовика Орлеанского. Громче других требовал наказания Жан Бесстрашный.
Похороны были назначены на 25 ноября…
И вот, траурная процессия текла темной неспешной рекой по улицам Парижа. Гроб несли в родовую усыпальницу Герцогов Орлеанских – в монастырь целестинцев.
Королева была так бледна, что, казалось, она вот-вот испустит дух. У гроба шел кривоногий Жан Бесстрашный, в черном одеянии, и плакал горькими слезами. Позже поговаривали, что от него пахло луком, потому что слезы градом текли из его глаз, и он размазывал их по некрасивому лицу. А в его парижской резиденции, в ларце, за семью замками, сейчас хранился амулет убитого Людовика. Жан Бесстрашный боялся к нему прикасаться – а вдруг мандрагора будет мстить за смерть хозяина? Но избавиться от нее он тоже не решался. Дядюшка Жана Бургундского, герцог Беррийский, время от времени поглядывал на племянника, но не произносил ни слова.
– Возлюбленный брат мой! – громко восклицал герцог Бургундский, ловя на себе испытующие взгляды придворных. – Зачем ты оставил нас? Куда ушел? Где те злодеи, что убили тебя? Господь покарает их!
Аристократки Парижа одели траур. Многие горевали всем сердцем, другие – злорадно усмехались, но про себя. Но мужья и первых, и вторых, также одетые в траур, ликовали.
Настоящим делом в эти дни занимался только один человек – прево Парижа Эдмон де Тиньоевиль. У одного из убитых разбойников, лица которых были изуродованы, были особые приметы. Не хватало трех фаланг на трех пальцах левой руки и правого уха. Потрепал кто-то негодяя! Назначили денежную премию за опознание, и люди прево бросились в самые «темные» уголки Парижа. И трущобы заговорили. Двое сомнительных личностей опознали в разбойнике некоего Жиля Забияку, отчаянного парня, что подрабатывал на большой дороге головорезом. Свидетелей опрашивал сам прево де Тиньоевиль. «А есть ли родственники у этого Забияки?» «Нет, он сирота, монсеньер», – отвечали те. «А друзья?» «Друзья были! Самый близкий – Этьен
