день. Не стоит хмуриться.
– Аминь, – отвечал Симон и улыбался.
А что думал сам Вилли, о том не знал никто. Да и не интересовался этим.
Он был веселый парень, этот Вилли, любивший лошадей больше, чем все остальное в мире. И когда он был еще маленький и его мама играла с ним на берегу реки, он думал, что небо – это синее одеяло, которое лежит на луне. Когда Вилли подрос и стал немного соображать, он понял, что небо – это деньги, которые можно тратить и зарабатывать. Он видел, как богатеют соседи, как они строят красивые дома, покупают красивые вещи.
Он видел, как богатеют другие, как живут в домах, где все больше окон, как на крыши ставят цветные фонари.
Он хотел сам стать богатеем, и постепенно он достиг этого. Теперь он был уже не беден, но еще не был и богат. Вилли иногда не хватало денег на пиво, и тогда он шел к дяде, и Симон покупал для него бутылку виски.
И все в доме Сямги теперь улыбалось, когда Вилли был с деньгами. Если кто-то забывал принести ему пива, Вилли сам наливал себе в стакан и выпивал его стоя, подняв свой стакан над головой, как знамя. Его лицо становилось важным, и дядя Симон восхищенно говорил:
– Молодец, Вилли!
И добавлял со смехом:
– Вот так всегда, стоит тебе немного разбогатеть, как ты тут же становишься пьяницей!
Вилли не понимал, над чем смеются эти люди, и думал, что они ничего не понимают в жизни.
А золото все лежало под крышей, и иногда его становилось так много, что нельзя было понять, где кончаются его запасы и начинается пол.
Даже Эльза, которая постоянно жаловалась на скуку, после нескольких бутылок пива принимала задумчивый вид, улыбалась и снисходительно позволяла мужу делать с ней все, что он хотел. Он был добрым, и это делало его особенным. К тому же он был очень красив – это тоже делало его особенным. Люди не понимали его и сторонились от него, а он ничего не знал об этом.
Произнося ту или иную фразу, он никогда не делал пауз, а сразу же начинал говорить. Иногда эта болтовня утомляла Ольшаса, и тогда он говорил:
– Не болтай, Отто.
Но Отто не только не слышал слов тестя, но даже не слышал самого себя.
Он продолжал болтать.
– Что у тебя сегодня за вид, Ольшас? – спрашивал он.
– У меня? Обычный вид, – отвечал Ольшас.
– Почему у тебя на столе пустые бутылки?
– Я не пью один, – отвечал Ольшас.
И все вокруг него смеялись. Только Симон иногда улыбался и тихо говорил:
– Отвратительный человек.
И Ольшас, слушая его, думал: «Да, это точно про меня».
Репка
Еще почти ничего не появилось на свете, но кое-кто уже шарился по подлеску и свисты свистел в оборотных деревнях. Уже поленья, и пни, и скворцы омраченные нашептывали друг другу обратные сказки, уже шептала юная сестра юному брату: «О, брат! Но…» Однако не могла она остановить леденящий порыв инцестуозной страсти.
Уже
