каменной его десницы»
Вот несколько предварительных дат из той же академической хроники.
1936 год
28 января. Редакционная статья в «Правде» «Сумбур вместо музыки» об опере Шостаковича «Катерина Измайлова»[31].
6 февраля, там же: «Балетная фальшь» о его же балете «Светлый ручей»[32].
13 февраля, там же: «Грубая схема вместо исторической правды».
О фильме «Прометей» Кавалеридзе, студии Украинфильм.
28 февраля, там же: решение ЦК ВКПб и СНК СССР о ликвидации театра II МХТ.
1 марта, там же: редакционная статья «О художниках-пачкунах»[33].
Землетрясение начавшейся борьбы с формализмом под руководством вновь образованного Комитета по делам искусств переходило в цунами ликвидаций, реорганизаций, обсуждений, осуждений, покаяний. Под раздачу кто только не попадал.
К Пушкинскому юбилею. Москва, 1937 год.
Эйзенштейн с фильмом «Бежин луг», не просто запрещенным, но бескомпромиссно смытым.
Андреевский Гоголь на Гоголевском же бульваре, официально осужденный на замену в 1936-м. Правда, на практическое замещение его соц-Гоголем Томского понадобилось еще пятнадцать с лишним лет (1952); и еще семь лет – чтобы его определили на поселение в мемориальном дворе неподалеку.
Ликвидированная советско-германская студия «Межрабпомфильм» и отправленная из столицы в Ростов-на-Дону театральная студия Завадского.
Старая комическая опера Бородина «Богатыри», озвученная новым текстом пролетарского поэта Демьяна Бедного и разгромно снятая с репертуара.
Поперек этого сумбура вместо культуры случался, конечно, и позитив: гастроли театра им. Руставели в Москве; выставки Рембрандта[34] или Петрова-Водкина; первый концерт вновь созданного Государственного симфонического оркестра в Большом зале Консерватории – жизнь редко течет в одном направлении. А в январе 1937 года пройдет Первое Всесоюзное совещание по вопросам телевидения.
Но в наступающем двадцатом году советской власти, на фоне вакханалии арестов и процессов нужно было какое-то интегральное культурное событие, обращенное не только к образованным покупателям билетов и книг, а ко всем и каждому. Таким событием и предстояло стать Пушкинскому юбилею.
Масштаб его в ту информационно скудную эпоху был необъятен. Во «Временнике Пушкинской комиссии» один аннотированный перечень «мероприятий» этой «великой стройки коммунизма» занимает много страниц убористого текста[35].
Вот несколько краеугольных дат:
1936 год
17 октября открывается в Третьяковской галерее выставка «Пушкин в изобразительном искусстве».
1937 г. 29 января – пленум Пушкинского Комитета, который определяет «порядок проведения»
Опера с успехом шла аж в двух театрах в одной Москве: Большом и Немировича-Данченко.
Эту невинно-пейзанскую постановку я успела посмотреть в Большом, а из откликов в памяти застряло высказывание некоего «рабочего»: «Когда по радио передают музыку Шостаковича, я выключаю „тарелку“».
В то время мы еще знакомились с русским авангардом от Кандинского до Ларионова и Гончаровой, от Шагала и Штернберга до Татлина и Малевича в постоянной экспозиции Третьяковской галереи и Русского музея.
Именно эта выставка удивила Фейхтвангера присутствием «колоссального и некрасивого» бюста Сталина. См. в кн.: Два взгляда из-за рубежа. Андре Жид. Возвращение из СССР. Лион Фейхтвангер. Москва 1937. М.: Изд. политической лит-ры, 1990. С. 208
Александров А.
