стимулирования и поощрения. Традиция поклонения перед властью (часто персонифицированной) дополнялась страхом перед потенциальными репрессиями (плохая характеристика, ограничения в продвижении по службе, в поступлении в вуз, во вступлении в жилищный кооператив, «профилактическая» беседа в первом отделе и т. п. Высылку, психиатрическую лечебницу или лагерь вряд ли можно отнести к репрессиям, отражавшимся в массовом сознании «винтиков», это скорее был удел «миссионеров»)[62]. Коллективистская компонента системы образования подавляла личностную, индивидуалистскую, приводя к трансформации межличностных отношений в рамках общности. Коллективная ориентация на уравнительность как цель общества приводила к личной политической подчиненности. Конституционно-правовая ориентация граждан (преамбула Конституции СССР 1977 г.) на строительство коммунизма, а также личное участие в массовых ритуальных формах поддержки властей (например, в первомайской или ноябрьской демонстрациях, в собраниях трудового коллектива) вследствие принятия лозунгов или ради самосохранения (санкции за неучастие для членов партии выражались в виде критики на партсобрании или даже в партийном выговоре, для беспартийных – в публичном осуждении или даже отражении в характеристике) существенно дополняли негативные факторы становления гражданского общества[63].
Дополнительное психологическое давление в сравнении с рабочими, колхозниками или военнослужащими ощущала интеллигенция[64]: рост для служащих, технической и даже научной интеллигенции был связан обычно с вступлением в партию, но поскольку социальный состав партии был регулируемым, а рабочие и крестьяне не видели особого смысла в уплате взносов, в регулярном посещении собраний и других мероприятий, в критике за образ жизни и др., то процесс вступления в партию затягивался, а иногда и разрешался в пользу менее заслуживающего кандидата.
Изменениям в массовом правосознании предшествовали условия «оттепели» хрущевского периода. После развенчания культа личности и массовой реабилитации жертв сталинских репрессий внесудебные формы преследования политических и идеологических оппонентов ушли в прошлое, были отменены политические и идеологические статьи законодательства. Однако борьба с инакомыслием и инакомыслящими продолжалась.
Инакомыслие не могло преодолеть барьеры, установленные правящей партией. Сохранялась система образования, стандарты которой базировались на марксистско-ленинской (причем в ортодоксальном виде, резко отличавшемся от позиций зарубежных марксистов) платформе. Книгоиздательство подвергалось жесткой селекции и цензуре. Средства массовой информации полностью подчинялись политике партии. Возможности литературы, драматургии и кинематографии определялись и ограничивались социально-идеологическим «заказом».
