об этих… этих… извращениях вашей людской природы. Их нужно уничтожить, всех до единого. И умирать они должны медленно, в муках, так, чтобы почувствовали хоть малую часть того, что творили сами. Но уничтожены они должны быть, и именно все до единой, иначе мир так и не обретёт покоя. А вот почему ты её защищаешь, а, Тёрн? Или тоже мечтаешь надеть такой же вот милый ошейничек?! Я сказала, пусть подыхает. Мне нет до неё дела.
– Ну а мне есть, – дхусс опустил голову, вглядываясь в бледное лицо раненой. Кривоватые, на вид такие неуклюжие, пальцы его вновь пробежали по шее и груди Гончей, послышалось сухое потрескивание, мелькнуло несколько жемчужных искорок. – Мне есть дело и до тебя, и до неё.
– Эй! – всполошилась сидха. – Совсем ума лишился, ты, как там тебя?.. Лечишь ты её, что ли? Да знаешь, что она с нами сделает, едва в себя придя? Мне с ней только потому и удалось справиться, что я эту тварь врасплох захватила!
– Ты захватила врасплох Гончую Некрополиса? – Тёрн удивлённо поднял брови. – Верится с трудом, о истиннорождённая Нэисс. Гончую Некрополиса врасплох захватить невозможно. Иначе это уже не Гончая и не Некрополиса.
Сидха гордо задрала нос:
– Не хочешь – не верь, мне-то что за дело…
– Ты послушай, – строго перебил её дхусс, – она поползла за тобой, потому что своих, похоже, страшилась ещё больше. Посмотри на обруч. Рун мало, всего три. Последняя —
большая «акс». А первая?.. Видишь —
малая «зерд», потом
– малая же «вайт»… В чём-то отличилась, но недостаточно, свободного места слишком много. Гончая – из молодых. Три руны, из них только одна большая, а одна из малых – начальная; чин, следовательно, из мелких, начальных. Задание ей дали простое – вести одурманенную заклятьем или снадобьем сидху, а потом то ли пленница сама перебила наговор, то ли алхимики неправильно рассчитали силу зелья – не знаю, что случилось, однако сидха пришла в себя задолго до места назначения. А Гончая ничего не заметила… наверное.
Нэисс не ответила. Только глазищи так и сверкали янтарным пламенем, соперничая в яркости с горящим в ладони дхусса серебристым огнём.
Раненая пошевелилась и застонала. Стон получился жалобный, жалкий и слабый. Совсем не свойственный свирепой и бесчувственной Гончей, не знающей ни милосердия, ни сострадания, ни сомнений, ни колебаний.
Щека Нэисс дёрнулась. Когти выдвинулись до самого предела.
– Успокойся, дикая. Она, – кивок на лежавшую, – тебе вреда уже не причинит.
– А ты откуда знаешь? – зашипела Нэисс.
– Знаю, – коротко ответил дхусс, не переставая возиться с Гончей.
– Скажите, пожалуйста, какой всезнайка! А вот выпустит она тебе кишки, тогда что? Или ты у нас такой непобедимый?..
– С настоящей Гончей в открытом бою мне, конечно, не справиться, – неожиданно спокойно и легко признался дхусс.
– Не
