ее за собой было как-то несолидно, приходилось держать лицо и спину, про себя матерясь. На меня по-прежнему все смотрели, никто и не думал расходиться, но уважительно молчали. Тем удивительнее для меня прозвучал крик:
– Госпожа ведьма! Госпожа ведьма!
Меня догнал запыхавшийся мальчика, который уперся руками в колени и прежде, чем продолжить кричать сделал пару вздохов:
– Тама эта, мамка рожает.
– Эм… хорошо. Пусть рожает.
– Плохо рожает. Того и гляди помрет.
– Вам нужна моя лопата? – Удивилась я, заметив, как мальчика смотрит на мое орудие труда.
Тот побледнел и шлепнулся на дорогу, принявшись целовать край моего подола:
– Госпожа ведьма, помогите, не побрезгуйте! Хоть чем готов поклясться. Помогите разродиться мамке. Хотите, ребенка себе заберите, хоть живым родится, хоть мертвым, только мамку верните. Нас семеро по лавкам у нее, как не стало полгода назад батьки, так одна она у нас кормилица и осталась.
Я вручила ему лопату и со вздохом отняла свою униформу.
– Пошли посмотрим, только я ж не повитуха.
– Была повитуха. – Малец нес лопату бережно, хотя и настороженно на нее косился. – Только сказала, что помочь не может ничем. На вас одну надежда.
Мне как-то от такой веры в себя стало дурновато. Если тут специалист не справился, то я-то чем смогу помочь?! Все мои знания о родах заключались в том, что надо дышать и орать погромче. А еще тужиться.
Рожала женщина в поле, как предписывали всякие староверы. Возле лежащей на земле женщины собралось еще штук пять ее товарок, и они бестолково толпились рядом, давая бесполезные советы.
– Так, где повитуха? – Рявкнула я, передавая мальчишке еще и ведро с червяками, и сумку с провизией.
– Так ушла она.
– В смысле ушла? – Злобно прошипела я. – Это ее работа. Быть с роженицей до конца, все равно какого. Ну-ка, кто не слишком занят, приведите эту лентяйку сюда.
Одна из женщин торопливо отделилась и побежала в сторону деревни.
– Так, а вы чего тут столпились? Ты, ты и ты, быстро костер разводите. Ты, иди за тряпками, за чистыми, дите кутать. А ты воду ставь. Спирт есть у вас? А ты чего лежишь, орешь, глаза выпучила? Рожай, давай.
Уж не знаю, помог ли мой командный голос и уверенность, которой я сама совсем не ощущала, но женщины рассосались, а роженица родила.
Поле огласил детский писк.
Я сама к роженице близко не подходила, помня, что все мои знания теоретического свойства и прямо скажем неполные, но ребенка тут же подхватила какая-то женщина, закутала в тряпку (сильно сомневаюсь, что чистую), и вообще вся суета приобрела какой-то деловой вид.
Пока женщины возились, подошла и повитуха.
– О, родила! – Удивилась она. – А я уж думала за священником идти.
– Я уже лопату принесла. – Грозно прошипела я. – И не для нее, а для тебя. Я тебя щас живо живьем закопаю. Ты почему
