всем знакомый ответ на многие просьбы: «Нет!» Анна наверняка не получила уведомление о том, что мы должны провести утро в приятной дружественной атмосфере, потому что у нее случился ужасный эмоциональный срыв.
Сначала все шло гладко: мы подложили под колени садовые коврики, копали ямки и сажали луковицы во влажную почву. Примерно через пять минут после начала работы, копаясь в земле, Анна заметила извивающегося червя. Червь напугал ее, отчего она убежала к подъездной дорожке. Никакие уговоры или убеждения не помогали вернуть дочь ко мне. Я попросила Анну сесть на ступеньки рядом со мной, пока я заканчиваю сажать ряд луковиц. Она отказалась. Вместо этого Анна перебежала дорогу, чтобы посмотреть на соседского кота. Сорвавшись с места, я побежала за Анной и потащила ее обратно через дорогу, сказав, что нужно быть осторожной и не переходить улицу без взрослых. Тут-то и началась борьба за власть, которая велась довольно последовательно в течение следующих шести месяцев.
Вести ее домой и просить посидеть на ступеньках, пока я заканчиваю сажать, было бесполезно. Анна требовала отпустить ее к коту, дать яблок, переодеться, зайти внутрь – что угодно, только не наше утреннее садоводство. Я игнорировала ее, пытаясь заниматься посадкой, и надеялась, что она выплеснет энергию и придет в себя. Но не тут-то было. В тот день будто щелкнул переключатель, и Анна решила, что в течение следующих шести месяцев будет отвергать, отрицать и оспаривать любые мои предложения. Это было утомительное время для нас обеих.
Как мать четырех дочерей, я считаю, что мне повезло лишь тогда впервые испытать такой напряженный, пугающий теневой момент нежелания быть рядом со своим ребенком. Конечно, я любила ее и относилась к Анне с теплом и заботой, но боялась ее воспитывать, потому что чувствовала себя неэффективной. Родительские навыки, которые я применяла к близнецам и которые на тот момент работали целых девять лет (при этом весьма неплохо), не действовали в случае с Анной. Из-за этого я ощущала себя измученной, подавленной и неумелой в ее воспитании. И в течение тех шести месяцев эти чувства периодически возникали. Назовите это кризисом двух или трех лет – как бы то ни было, это было трудное время материнства.
Одним апрельским утром, когда мы с Анной вернулись домой, проводив близняшек до автобуса, Анна подошла к нашей пешеходной дорожке и взвизгнула от восторга: тюльпаны, которые мы посадили полгода назад, распустились. Переполненная радостью, она сказала:
– Мамочка, те цветочки, которые мы посадили на прошлый Хеллоуин! Они выросли!
– Да, Анна, так и есть. Луковицы, которые мы посадили, становятся красивыми цветами, – сказала я.
– Тогда было весело, мамуль. Нужно посадить больше цветов! – воскликнула Анна и побежала во двор.
Я стояла, глядя на красные бутоны тюльпанов, на глаза наворачивались слезы, а в голове крутились мысли: «Она считает, что ей было весело, в то время как я чувствовала, что это начало суперсложного времени с огромным количеством
