генерал, сказали, еще минут двадцать! – доложил подбежавший водитель генеральской «Волги», сержант Григоров, которого Василий Иваныч посылал узнать, когда ж, в конце-то концов, приземлится самолет, на борту которого летит из Москвы его доченька, красавица и умница, папина радость и гордость, единственный теперь уже свет его очей.
– Спасибо. Ты поди в машину погрейся. И ты тоже, а то стоишь, как этот… – генерал с привычным раздражением изобразил, как именно стоит его сын. Но в это утро даже Степка не мог испортить настроения, разве что подпортить – слегка и ненадолго. – И высморкайся ты, в конце-то концов, чо ты сопли-то гоняешь… Есть платок?
– Есть… – угрюмо отвечал Степка, продолжая шмыгать носом. – Только он в форме… в брюках.
– В брю-уках, – передразнил генерал. – На!
Степка взял протянутый отцовский платок и стал сморкаться, ожидая с покорным равнодушием дальнейших нареканий.
– Иди уж, грейся, горе луковое… Да оставь платок… Жуки!
Последнее слово, произнесенное с убийственной иронией, требует объяснения. Незадолго до начала нашей истории Степка на вопрос генерала, изумленно и гневно разглядывающего фотографию каких-то нечетких, но явственно и отвратительно волосатых прощелыг, пробурчал:
– Ансамбль… вокально-инструментальный… Битлы… Зэ Битлз…
– Чего-чего?
– Жуки…
Почему-то у многих тогда была странная уверенность, что именно так и переводится название достославной ливерпульской четверки.
– Именно что Жуки! – сказал генерал, но срывать со стены и запрещать это безобразие почему-то не стал, махнул рукой.
Видимо, пожалел своего нелепого и безнадежного недоросля. Как говорится, чем бы дитя ни тешилось, хуже уже вряд ли будет.
И потом – было бы просто несправедливо репрессировать каких-то дурацких Жуков, когда рядом, на той же стене, который год безнаказанно висели изображения настоящей генераловой врагини – любимой Анечкиной поэтессы Анны Андреевны Ахматовой.
А Василий Иванович был, как и положено, суров, но безукоризненно и щепетильно справедлив.
Теперь, наверное, нужно объяснить, почему это генерал вместо того, чтобы спокойно дожидаться в здании аэропорта, среди других встречающих, в нарушение всех правил и инструкций выехал на своей черной «Волге» чуть ли не на взлетно-посадочную полосу и стоит себе, заложив руки за спину, всматриваясь в бледно-голубое морозное небо?
А потому что генерал. Хотя и новоиспеченный.
Во всем районе выше его по званию никого нет, в смысле по воинскому званию. К нему и райкомовское, и райисполкомовское начальство относилось с должным почтением и всегда шло навстречу, а уж аэрофлотовские людишки и подавно были рады стараться.
И Василий Иванович тоже рад – и новому званию, и солнцу, и морозу, и предстоящей встрече.
Хотя и волнуется немного.
Дело в том, что в прошлый раз, ровно год назад
